Агустин Малон
Онанизм и сексуальное злоупотребление детьми: сравнительное исследование двух гипотез
Archives of Sexual Behavior, 2009
===============================================
Введение
Сексуальное злоупотребление детьми как культурный сюжет
===============================================
В последние три десятилетия прошлого века в обществе возникла и укрепилась тревога по поводу «сексуального злоупотребления детьми» (СЗД), в связи с которой появляется множество сообщений в прессе, историй, данных, самопровозглашенных экспертов и законов, относящихся к опыту того рода, который стал нынче одним из «главных блюд» популярных СМИ, профессиональной литературы и, конечно, коллективного воображения. Поглощенность публики и СМИ этим вопросом, обычно окрашенная в панические тона, впоследствии подкрепилась научными утверждениями о том, что любые эротические отношения взрослых с несовершеннолетними являются универсально, неизбежно и чрезвычайно вредными для последних (Rind, Bauserman, & Tromovich, 1998).
Прослеживание истоков этого феномена выводит нас на события в западном мире, особенно в Соединенных Штатах, произошедшие во второй половине двадцатого века. Именно в то время был заложен фундамент того, что впоследствии стало доминантной идеей сексуальной политики Запада: ее главной «сюжетной линией» о женской невинности и мужском зле, в которой дети и женщины являются жертвами, а мужчины и их сексуальность - виновными (Angelides, 2004, 2005; Mould, 1997). Тема СЗД была превращена не просто в одну из граней весьма четко различимого типа тщательно продуманной, скоординированной и усиленно навязываемой стратегии - феминистки, консерваторы, «защитники детства», психотерапевты и ученые оказались объединенными в своего рода коалицию, предназначенную для решения общей идеологической задачи: использовать «секс» как символ угрозы для детей и женщин, причину всевозможного беспорядка, разрушения и господства [сильных над слабыми] (Malón, 2004; Money, 1985b).
Предложения этих групп включали в себя и разумные положения, которые большинство людей считали оправданными, направленные на более четкое осознание обществом проблемы социального насилия над женщинами и детьми, на улучшение социальных и институциональных методов ее решения (Goodyear-Smith, 1993, 1996). Но в своем боевом рвении сражаться с тем, что они считали ужасной напастью, многие эксперты и активисты, похоже, принесли науку и рассудок в жертву энтузиазму, и то, что могло бы стать разумным планом решения проблемы более подходящими средствами, превратилось для многих из них в безудержный крестовый поход за то, что они считали добром. Возможно, непреднамеренные, но от того не менее «эксцессивные» результаты этих кампаний не заставили себя долго ждать: сфабрикованные обвинения в сексуальном злоупотреблении детьми (Besharov, 1986), ложные «восстановленные воспоминания» и иррациональные утверждения о ритуальном сексуальном использовании детей сатанистами (Nathan & Snedeker, 2001; Ofshe & Watters, 1996; Underwager & Wakefield, 1994; Victor, 1996), климат всеобщей подозрительности и недоверия между мужчинами и женщинами (Badinter, 2004), неверные интерпретации несексуальных контактов между мальчиками и мужчинами (Krivacska, 1989), проблематизация человеческой сексуальности (Heins, 1998, 2001; Levine, 2003; Underwager & Wakefield, 1993; Weeks, 1993), отрицание детской сексуальности (Angelides, 2004), свертывание исследований сексуальности вообще и сексуальности детей в особенности (Bullough & Bullough, 1996), нагнетание атмосферы виктимизации (Best, 1997; Dineen, 1996; Jenkins, 1992), упразднение базовых человеческих и юридических прав для обвиняемых в сексуальных преступлениях (Adams, 1997; Goodyear-Smith, 1996; Wakefield, 2006b), чрезмерное, неуместное и потенциально ятрогенное преувеличение и драматизация незначительных инцидентов (Weinbach, 1987), а также создание препон для разумных и мирных решений в тех ситуациях, когда требуются именно такие (Goodyear-Smith, 1993; Renshaw, 1982).
В этой перспективе вопрос СЗД рассматривался в качестве исторического феномена (Jenkins, 1998; Malón, 2004), в качестве дискурса (Beckett, 1996) или культурного сюжета (Kincaid, 1998; Plummer, 1995), присущего исключительно Западу конца двадцатого века (Jenkins, 1992, 1998, 2001, 2003). Другие авторы, рассматривая его в других перспективах (Angelides, 2004, 2005; Beckett, 1996; Best, 1990; Goodyear-Smith, 1993; Levine, 2003; Malón, 2004; Money, 1985a; Nathan & Snedeker, 2001; Ofshe & Watters, 1996; Underwager & Wakefield, 1994; Weeks, 1993), проанализировали истоки и контуры этой парадигмы, ее авторов, исходные посылки, гипотезы, теории и истории, на которые она опирается. Эти аналитические перспективы в конечном счете позволяют нам сравнить СЗД в социоисторическом контексте с другими, свойственными прошлым эпохам, например с помешательством на «борьбе с онанизмом» восемнадцатого-двадцатого веков, поскольку в обоих случаях мы имеем дело с научно артикулированными культурными сюжетами, в которых детство и эротизм соединены в некие уравнения, описывающие «пагубность», индивидуальное и коллективное страдание. Параллели между СЗД и онанизмом впервые провел Money (1985a, b, 1991, 1999), наблюдения которого я предлагаю продолжить и развить в этом эссе.
При всех различиях, онанизм и СЗД имеют много общих элементов, которые можно рассмотреть более подробно (Malón, 2001); тем не менее в данной статье я сконцентрируюсь на том типе сомнительных гипотез, на которых зиждутся оба дискурса. Эти гипотезы гласят, что и онанизм, и те переживания, которые принято обозначать термином «сексуальное злоупотребление детьми», являются деяниями универсально вредными и разрушительными для детей и подростков. Сопоставление обеих теорий и положенных в их основу аргументов проливает свет на беспокоящие нас сегодня проблемы и наш образ реагирования на них. В двух словах, эссе демонстрирует, как перед лицом двух разных проблем, имеющих тем не менее много общего, может применяться сходная логика, имеющая отношение к одним и тем же научным и человеческим парадигмам внутри каждой гипотезы.
Следует заметить, что одновременное обсуждение дискурсов СЗД и онанизма таит в себе опасность неоправданных упрощений и обобщений. В обоих случаях есть множество голосов, авторов, теорий и детально разработанных предложений по обе стороны вопроса. Вред для здоровья от занятий мастурбацией не рассматривался всеми авторами единообразно или с равной серьезностью, да и не во все десятилетия долгой «эры борьбы с онанизмом» были такие авторы (Hare, 1962). Эта эра в истории Запада началась в начале восемнадцатого века с публикации анонимного трактата «Онания, или Ужасный грех самоосквернения» (авторство которого некоторые приписывают «доктору Беккерсу», а Laqueur (2003) - «Мартену») и закончилась в середине двадцатого века, когда, особенно в Соединенных Штатах, мощный хор медиков и педагогов об опасностях этой практики для здоровья молодежи лишь постепенно сошел на нет (Hare, 1962; Money, 1985b).
Научная литература о том, что мы сегодня называем «сексуальным злоупотреблением детьми», на самом деле частично пересекается с литературой о мастурбации, так как в прошлом взрослых часто обвиняли в том, что они эротически инициировали детей, вводя их в развратный грех мастурбации (Neuman, 1975). Фрейд стал тем, кто вывел детскую сексуальность на ключевые теоретические позиции, и именно в начале двадцатого века мы находим первые работы, освещающие этот вид взаимодействия между взрослыми и детьми и его последствия для детей (напр. Bender & Blau, 1937; Moll, 1912; Rasmussen, 1934). Но мощный взрыв научных исследований СЗД (которое к тому времени уже получило это название) произошел в 1970-х годах, и теперь мы имеем литературу о СЗД даже более обширную, чем об онанизме. В ней мы находим широкий диапазон мнений и теоретических построений по вопросам СЗД и его последствий для настоящего и будущего несовершеннолетних. Это обилие материала затрудняет попытки посмотреть на этот феномен объективно и с надлежащей исторической дистанции, поскольку мы сами полностью погружены в него. Тем не менее желательно начать процесс построения всеобъемлющего реляционного обзора этих переменчивых и подчас противоречивых взглядов, и настоящая работа предназначена стать первым шагом в этом направлении.
В этой струе отмечу, что при обсуждении мастурбации и СЗД основной упор будет сделан на главные парадигмы, т.е. господствующие идеи обоих дискурсов, которые - в более широком смысле - без исключений рассматриваются или рассматривались как имманентно серьезные и разрушительные переживания, за которыми следует строго следить и с которыми следует беспощадно бороться. В обоих случаях авторы, по всей видимости, считают или считали, что обнаружили крупнейший социальный недуг, который в качестве причины объясняет бесконечное множество проблем и патологий последующей жизни, прямо-таки «исток реки Нил», одну из первопричин всех человеческих страданий.
=====================
Новая социальная болезнь
=====================
Сексуальное злоупотребление детьми часто описывают как болезнь эпидемических масштабов, которая имеет неизбежно катастрофические последствия. Подавляющее большинство статей и книг на эту тему начинаются с подчеркивания серьезности проблемы, обусловленной как вредом, наносимым жертвам, так и повсеместной распространенностью явления. Вот один из характернейших примеров этого драконовского взгляда и его индивидуальных и социальных импликаций:
"Но что было бы, если бы сексуальное злоупотребление детьми было бы вновь открытым заболеванием, поражающим до 20% женщин и 10% мужчин и являющимся мощным фактором риска для развития массы психических и физических проблем, заболеванием, которое, по самым скромным оценкам Министерства юстиции США, стоит обществу свыше 24 миллиардов долларов в год? Можно вообразить себе, что мы, обеспокоенные ученые, сделали бы, если бы открыли такое заболевание, буквально выкашивающее наших молодых людей... Мы серьезно недооценивали тот урон, который данная проблема наносит здоровью наших детей. Пора признать, что эта проблема - не результат действий кучки извращенцев; сексуальное злоупотребление детьми - проблема здравоохранения, которая вполне поддается профилактике и которой позволило расцвести буйным цветом научное и социальное равнодушие к ней." (Fink, 2005)
Следует сразу обратить внимание на то, что в восприятии публики - и в какой-то степени ученых - это новая социальная болезнь, ужасная угроза, способная опустошить наше общество, особенно его младшее поколение, в точности как это было с онанизмом в свое время и выражалось в похожих терминах:
"По моему мнению, ни чума, ни войны, ни оспа, ни подобные болезни не нанесли столь катастрофического урона человечеству, как привычка к онанизму. Это разрушительный элемент цивилизованных обществ, который постоянно делает свое черное дело и постепенно подрывает здоровье нации." (д-р Паризе, цит. по Gilbert, 1980, p. 268)
Катастрофические последствия на индивидуальном и коллективном уровнях - одно из главных свойств, приписываемых обеим проблемам, очевидно, сомнительными данными, публикуемыми в связи с ними. В обоих случаях «вездесущность» возведена в принцип. Мастурбацию считали опасной тем, что она широко распространена, может «разразиться» в любой момент: «считалось, что дети и подростки будут мастурбировать практически в любой обстановке: за чтением романов, в церкви, сунув руку в карман, под партой, во время верховой езды, прыгая или качаясь на качелях, лазая по деревьям» (Elschenbroich, 1979, p. 165). В случае сексуального злоупотребления это ощущение - что практически каждый ребенок может стать жертвой, а практически каждый взрослый - виновным - создается публичными утверждениями о «бесклассовом» характере этой проблемы, которая не различает людей по возрасту, расе, полу или социальному статусу. Утверждениями, которые, в сочетании с распространением тревожной - хотя и подчас сомнительной - статистики, основаны, на самом деле, на крайне растяжимых понятиях о сексуальном злоупотреблении, ведущих к тому, что мы можем назвать его «всеобщностью».
Чтобы окончательно утвердить новую воспринимаемую угрозу на ее «посту», как когда-то было и с онанизмом, «пропагандистам» СЗД потребовалось создать «педагогику виктимизации», которая обучила и подготовила бы честной народ - который до того пребывал в неведении - к тому, чтобы распознавать его внешние признаки (Best, 1997; Furedi, 2002). Были составлены списки симптомов, которые должны проявлять «жертвы злоупотребления», подобные спискам для распознавания «жертв онанизма». Некоторые авторы отмечают не только формальную общность между двумя гипотезами, но и их историческую преемственность, в которой СЗД наследует онанизму (Legrand, Wakefield, & Underwager, 1989). Money (1999) констатирует: «Каталог индикаторов "сексуально злоупотребительного" поведения был скопирован с каталога индикаторов мастурбации девятнадцатого века» (с. 29), а также: «Перечень подозрительных признаков Келлогга получил ныне новую жизнь от профессиональных "распознавателей" СЗД. Здесь мы имеем очередной пример того, что те, кто не усвоил уроков истории, обречены ее повторить, со всеми ужасающими последствиями» (Money, 1985b, p. 97). Как замечают Legrand et al. (1989), где Kellogg (1881) пишет «общая слабость, включая истощение», литература СЗД использует «жалобы на усталость или физическое недомогание, которые могут маскировать депрессию». Аналогично «отказ умственных способностей» становится «неожиданным ухудшением успехов в учебе», «неспособностью сконцентрироваться в школе» или «неожиданным падением оценок в школе». Так же «мочение в постель» превращается в «энурез или энкопрез; неумеренное мочеиспускание», и так до бесконечности. Терминология изменилась, но не изменилась суть, и осталась та же упрощенческая, потенциально ятрогенная логика.
По Rind et al. (1998), не менее 18 категорий расстройств связывают с СЗД: проблемы с алкоголем, тревожность, депрессию, диссоциацию, пищевые расстройства, враждебность, проблемы со способностью к эмпатии, потерю локуса контроля, обсессивно-компульсивные симптомы, паранойю, фобии, психотические симптомы, проблемы с самооценкой, проблемы с сексуальной и социальной адаптацией, «соматизацию», суицидальные мысли и действия, а также общую дисфорию.
Но все перечисленное - лишь малая часть того, что постулируется; опрос психиатров и психологов о возможных последствиях СЗД «выдал на-гора» 42 категории последствий, названных опрошенными (Day, Thurlowb, & Woolliscroft, 2003). Другие авторы продолжают предлагать всё новые симптомы, которые позволяют связать практически любую детскую или подростковую проблему с СЗД (Catalán, 2004). Не менее, чем в прошлом, все виды эротического выражения в детстве - игры, исследование тела, удовольствие, нежность или сексуальное любопытство - «конвертируются» в симптомы, которыми чаще всего характеризуют СЗД (Echeburúa & Guerricaechevarría, 2000; Kendall-Tackett, Williams, & Finkelhor, 1993; см. критику в Okami, 1992). В результате того, что внимание исследователей и общества почти целиком поглощено СЗД, исследования «нормальной» сексуальности детей и подростков теперь «задвинуты в долгий ящик» (Bancroft, 2003, p. xii; Bullough & Bullough, 1996).
В то время как непредвзятые, сбалансированные эмпирические данные крайне скудны, дискурс СЗД превращает широкий диапазон действий и поступков - от самых жестоких изнасилований до нежнейших ласк - в центральные события в жизни ребенка или подростка, определяющие всю его последующую жизнь, которые характеризуются в самых мрачных терминах. Подобно тому и мастурбацию в прошлом рассматривали как практику, серьезные последствия которой неизбежны: «Не всякий предающийся сией гнусной и преступной привычке будет наказан столь жестоко, однако ни один не избежит ее последствий в той или иной мере» (Tissot, 1760/2003, p. 44). В обоих случаях жертва не избегает зла: в случае мастурбации она расплачивается за собственный порок; в случае СЗД она обречена страдать за пороки других.
На самом деле ученые, утверждающие, что СЗД травмирует ребенка или подростка абсолютно во всех случаях, представляют собой меньшинство. С начала двадцатого века известно, что среди переживших такой опыт есть дискутабельная, тем не менее значительная доля тех, кто не проявляет никаких негативных симптомов или дискомфорта в ответ на этот опыт (Browne & Finkelhor, 1986; Constantine, 1981). Если бы все ученые цеплялись за постулат универсальности вреда, они тем самым продемонстрировали бы собственную склонность игнорировать подтвержденные случаи, в которых никакого вреда, очевидно, нет. Еще одной уверткой, тактическим приемом служат их утверждения, что негативные последствия нередко проявляются через много лет: «Еще один интригующий вопрос, отделяющий сексуальное злоупотребление от некоторых других проблем детского психического здоровья, - широко распространенное мнение, что часто оно имеет так называемые "спящие эффекты", или серьезные симптомы, выходящие на поверхность лишь через много лет» (Finkelhor & Berliner, 1995, p. 1417).
===========
Две гипотезы
===========
Если «дискурс антионанизма» превратил аутоэротизм в один из самых презренных и разрушительных актов для индивида и общества, то дискурс СЗД превратил любой эротический опыт между несовершеннолетним и взрослым в одну из худших вещей, которые могут случиться с ребенком, и в один из самых гнусных актов, который может совершить взрослый. Взрослый в этих отношениях стал универсальным символом зла и преступления, а «жертва злоупотребления» - символом всех человеческих страданий в миниатюре. Постулат универсальной травмы есть научное выражение «вероучения» СЗД, которое проповедуется трагической риторикой боли и опустошения, а несовершеннолетние в нем представлены в роли уцелевших после ужасных испытаний, сравниваемых, например, с концентрационными лагерями (Herman, 1992; Ullmann & Hilweg, 2000). После более чем двух столетий безраздельного царствования гипотеза вреда от мастурбации была окончательно отринута в середине двадцатого века деятелями общественных наук, которые вместо нее ввели в обиход некий снисходительный взгляд, в котором аутоэротизм стал безобидным и даже позитивным опытом, который человек переживает в процессе своего развития. Учеными был сделан вывод, что вред может быть только от общественного осуждения, но не от самой практики (Hare, 1962; Money, 1985b; Neuman, 1975). Всего за несколько десятилетий дискурс полностью сменился: с внушения жуткой пагубности мастурбации на описание ее как безвредной и даже полезной для здоровья:
"По иронии истории, этот взгляд - что мастурбация вредна только если, по незнанию или в результате ложных представлений, пациент о ней беспокоится - единственное, что ныне осталось от гипотезы мастурбации. Два века индоктринации преподали публике урок, который она не может забыть так скоро, как его преподавателей; главной заботой медиков, пишущих на эту тему, является убедить публику, что ее страхи по поводу мастурбации не оправданны." (Hare, 1962, pp. 9–10)
Jenkins (1998, 2003) заметил существование циклов на протяжении двадцатого века, в которых СЗД генерировало последовательные волны беспокойства, перемежающиеся с периодами относительного безразличия и/или умеренности. Другие авторы в двадцатом веке описывали случаи сексуального взаимодействия детей со взрослыми как не представляющие из себя особой проблемы и как проблематичные только в результате [неверных] социальных реакций на них (Bender & Blau, 1937; Constantine, 1981; Kinsey, Pomeroy, Martin, & Gebhard, 1953; Schultz, 1973; Ullerstam, 1964). Нынешняя общественная истерия начала обретать почву около 1970 г. и с тех пор продолжается и усиливается, хотя, возможно, есть признаки того, что гипотеза СЗД уже начала выдыхаться:
"Есть люди, которые нормально развиваются, несмотря на то что они пережили сексуальное злоупотребление. Ввиду этого факта мы должны принять взгляд, соответствующий данной реальности, который поможет нам ободрять и поддерживать этих людей. Поэтому мы должны помнить, что все мы подвержены "клиническому субъективизму" ... и что наша точка зрения деформируется нашим профессиональным опытом, в результате чего мы более склонны обращать внимание на тех, кто не выздоравливает, чем на тех, кто выздоравливает и восстанавливается." (Finkelhor, 1999, p. 206)
Тем не менее, что видно и из вышеприведенной цитаты, большинство остается зафиксировано на гипотезе вреда от СЗД. Такого рода контакты почти неизменно рассматриваются как по своей сути травматичные, единственный правильный метод реагирования на которые - игнорирование и подавление противоречащих этой гипотезе заявлений со стороны несовершеннолетнего, предположение «по умолчанию» того, что они нанесли ему максимальный вред, и привлечение правоохранительных органов и профессиональных психиатров для его «спасения» (Berliner & Conte, 1993, 1995; Browne, 1996; Finkelhor, 1984; Henry, 1997). Очень немногие ученые обращают внимание на противоположную гипотезу отсутствия вреда, которая лучше объясняет те или иные инциденты, а идея о том, что негативная социальная реакция может быть главным, если не единственным, источником реального вреда для несовершеннолетнего (Constantine, 1981; Goodyear-Smith, 1993; Kinsey et al., 1953; Schultz, 1973), практически полностью игнорируется как научным сообществом, так и СМИ. Постулируется природная травматичность любого подобного опыта, как непосредственно в момент взаимодействия, так и в долгосрочной перспективе, а то, что он может пройти без последствий для «жертвы», объявляется немыслимым, как когда-то было и с онанизмом.
Причинная связь между такого рода опытом и всевозможными кратко- и долгосрочными проблемами утверждается с той же жесткостью, с коей когда-то утверждалась и их связь с онанизмом. Это, несомненно, один из самых полемических аспектов всей современной парадигмы СЗД, предмет ожесточенных споров с 1970-х годов (Bancroft, 2003, pp. 291–379; Finkelhor, 1981), не говоря уже о той ярости, которую он вызывает в публичной сфере. Поставить гипотезу вреда под сомнение равносильно еретическому проклятию - эта гипотеза превратилась уже скорее в квазирелигиозную догму, чем в научную гипотезу, подлежащую проверке. Случай с Райндом и соавторами, когда в первый раз за всю историю США Конгресс принял резолюцию, осуждающую научное исследование, является яркой иллюстрацией этого предполагаемого всесилия в западном мире, в США в особенности (Lilienfeld, 2002a, b; Mirkin, 2000; Oellerich, 2000; Rind, Bauserman, & Tromovitch, 2000; Wakefield, 2006a). Такие акции наводят на мысль, что гипотеза СЗД, как и предшествовавшая ей гипотеза мастурбации, является почти целиком вопросом социального и морального восприятия (Furedi, 2002; Malón, 2004), который будет окончательно решен не столько в результате анализа научных данных, сколько в результате глубоких перемен в культурных парадигмах, относящихся к эротическим измерениям человеческой натуры.
Хотя ее истоки коренятся в невежестве, суеверии и религиозной мифологии греха библейского Онана, история гипотезы о пагубном вреде мастурбации теперь неплохо проанализирована и понята (Laqueur, 2003). Но специализированные исторические исследования, которые могут помочь нам понять современную гипотезу СЗД как явной причины всевозможных проблем и расстройств, находятся еще в стадии становления, хотя уже предприняты некоторые попытки социокультурного анализа, которые как минимум учитывают тот исторический контекст, который породил этот феномен (Angelides, 2004, 2005; Jenkins, 1998, 2003; Malón, 2004; Ofshe & Watters, 1996; Weeks, 1993). Эти исследования обращают наше внимание на то, что исторический контекст гипотезы мастурбации (Elschenbroich, 1979; Foucault, 1995; Neuman, 1975) сохраняется и поныне в том смысле, что возникновение «социальных паник» в западном мире по поводу СЗД в последние три десятилетия двадцатого века коррелирует с критическими социальными, экономическими, демографическими, культурными, моральными, политическими и другими трансформациями, происходящими в обществе. Перемены, которые, очевидно, начались в Соединенных Штатах, были артикулированы в «этике злоупотребления» и распространились затем на Европу и остальной мир:
"В то время как в восемнадцатом веке антисексуальная "доктрина онанизма" зародилась в Европе и затем мигрировала в Америку, в двадцатом веке миграция "доктрины сексуального злоупотребления" произошла другим путем. Не то чтобы Америка специально экспортировала свой антисексуализм, просто другие страны оказались подготовлены к принятию антисексуализма в результате тех же технологических и демографических перемен, которые ранее создали почву для антисексуализма в Америке." (Money, 1999, p. 29)
Эти процессы трансформации затронули целые миры сексуальности вообще - в этой работе мы не будем подробно останавливаться на этой теме - и взаимоотношения между поколениями в особенности. Среди них можно назвать трансформации и кризисы понятий о женственности и мужественности (Angelides, 2004, 2005; Osborne, 1989), трансформации структур демографии и семьи (Jenkins, 1998, 2003; Nathan & Snedeker, 2001; Victor, 1996), а также ответственности родителей перед детьми (Lipovetsky, 2000), влияние гей-движения и социальной контрреакции на него (Angelides, 2005), эволюцию стратегии феминисток и их атак на мужскую сексуальность как оружие власти и господства (Angelides, 2004; Malón, 2004; Vance, 1984), а также пуританизм, консерватизм и политику «закона и порядка» 1980-х годов (Jenkins, 1998; Okami, 1992).
Все это принесло с собой, помимо прочего, интенсивную трансформацию понятия детства и/или юности (Postman, 1994) и связанных с ним прав и обязанностей, особенно в сферах проявления чувств и сексуальности (Heins, 2001; Luker, 1996), изменив таким образом взаимоотношения со взрослыми. Нынешний «подъем» СЗД как драматической социальной проблемы является одновременно и причиной, и следствием всех этих трансформаций (полный анализ см. в работах: Jenkins, 1998; Malón, 2001, 2004; Nathan & Snedeker, 2001; Ofshe & Watters, 1996). Чтобы очертить то, что можно назвать исторической траекторией гипотезы СЗД в первом приближении, будет полезно сравнить ее с эквивалентом - гипотезой мастурбации. С этой целью проследим описанную Hare (1962) последовательность взлетов и падений «антионанизма» на фоне развития медицинских познаний.
==================================================
Восход и апогей гипотезы сексуального злоупотребления детьми
==================================================
Есть сходство в том, когда и как две рассматриваемые гипотезы начали появляться в профессиональной литературе. Обе, по-видимому, происходят от клинических наблюдений видимых причинно-следственных связей между психологическими патологиями и, в первом случае, мастурбацией, а позже инцестом и «внесемейным» СЗД:
"Легко понять, почему мастурбаторная гипотеза (т.е. идея, что мастурбация является причиной психических заболеваний) должна была возникнуть. Многие душевнобольные мастурбируют открыто и часто, в то время как у психически здоровых людей такое наблюдается редко. Налицо ассоциация между мастурбацией и психическими расстройствами, и ... мы склонны считать причиной болезни любую ассоциированную активность, которая сама по себе уже считается вредной." (Hare, 1962, p. 11)
Первые подозрения о предположительно травматичной природе детских сексуальных контактов со взрослыми появились в связи с наблюдениями клинических популяций, в которых, как утверждалось, доля переживших такой опыт была повышенной, по сравнению с неклиническими популяциями. Как заявили Finkelhor и Browne (1985) в своем основополагающем тексте о травмирующем влиянии СЗД, «литература о СЗД полна клинических наблюдений, которые предполагаются связанными с историей злоупотребления в анамнезе» (стр. 530). Однако другие авторы (Gilbert, 1980; Hare, 1962) заметили, что важным элементом успеха мастурбаторной гипотезы в девятнадцатом веке было наблюдение пациентов в сумасшедших домах, которые мастурбировали всё более и более привычно с течением времени, и резонно будет предположить, что появление гипотезы СЗД как причины патологий было связано с подобным явлением. Более того, возникновение гипотезы СЗД совпало по времени с распространением диагностических и лечебных услуг для населения, которое началось в широких масштабах в середине двадцатого века, особенно в США. В таком, все более «клиникализирующемся» в плане психического здоровья, обществе легкость распространения историй о пережитом инцесте и СЗД резко повысилась. К этому подталкивал и социально-моральный климат, облегчающий раскрытие самых интимных сексуальных тайн (Finkelhor, 1984), а также феминистская теория, начавшая оказывать свое влияние на психотерапевтическую практику (Herman, 2000; Irvine, 1990; Ofshe & Watters, 1996).
Некоторые авторы (Browne & Finkelhor, 1986; Conte, 1985) использовали повышенную частоту сообщений о СЗД в клинических популяциях как подтверждение своей гипотезы. Другие, однако, видели в этой клинической диспропорции существенный изъян гипотезы (Li, West, & Woodhouse, 1993; Rind & Tromovitch, 1997; West, 1998). На самом деле в 1970-80-х годах уже был накоплен значительный объем клинической литературы, подчеркивающей как раз факт отсутствия серьезных последствий у многих несовершеннолетних, переживших подобный опыт, или как минимум что их реакции и проявления были совершенно разными (Bender & Blau, 1937; Bender & Grugett, 1952; Brunold, 1964; Constantine, 1981; Henderson, 1983; Weiner, 1978). Тем не менее господство гипотезы СЗД вскоре предало эту «несоответствующую» литературу почти полному забвению.
Мастурбация изначально постулировалась в качестве причины как невротических расстройств, так и серьезных психических заболеваний (Hare, 1962), и можно принять в качестве жизнеспособной рабочей гипотезы, что нечто подобное произошло и в случае СЗД. Весьма вероятно, что клиницисты конца девятнадцатого - начала двадцатого веков рассматривали сексуальные переживания, такие как инцест, как непосредственную причину серьезных психических патологий. Поскольку мастурбация тогда считалась очень серьезной вещью, оба эти переживания должны были рассматриваться, по идее, как крайне вредные. В подтверждение этому мы находим авторов, выражающих удивление по поводу того, что они встречали несовершеннолетних, которые имели один или оба вида опыта, тем не менее не проявляли никаких явных признаков психической ненормальности (Sloane & Karpinski, 1942; Yorukoglu & Kemph, 1966). Еще более удивительными для них были сообщения, что некоторые дети участвовали в этих эпизодах с охотой и активно (Bender & Blau, 1937; Bender & Grugett, 1952).
«Жесткий» вариант гипотезы онанизма - ассоциирующий его с серьезными клиническими патологиями - почти полностью исчез в конце девятнадцатого века. Но «мягкий» вариант, в котором апатия или строптивость, например, могли рассматриваться как признаки или следствия этого порока, сохраняется до середины двадцатого века (Hare, 1962; Money, 1985b), и Spitz (1953) приписывает его живучесть, среди прочих связанных факторов, влиянию религиозной мифологии. Подобно тому «жесткий» вариант гипотезы СЗД, по всей видимости, достиг своего пика в конце двадцатого века, тем не менее по сей день в США и Соединенном Королевстве не заметно ослабления связанной с ним общественной истерии. Тем не менее причинная связь между СЗД и такими расстройствами, как «множественная личность» или диссоциативные расстройства идентичности, депрессия и т.п., продолжает утверждаться многими авторами (Bass & Davis, 1988; Freyd, 1997, 2003; Putnam, 1991). Другие авторы (Gardner, 1995; Nathan & Snedeker, 2001; Ofshe & Watters, 1996; Underwager & Wakefield, 1994), напротив, подвергают сомнению как «жесткую гипотезу», так и эти причинные связи. Насколько влияние «жесткой» гипотезы СЗД уже пошло на убыль в разных частях света, оценить трудно, но его последствия до сих пор весьма ощутимы (Freyd et al., 2005; Vázquez, 2004).
Hare (1962) упоминает другие воображаемые факторы (например «раздувание» и «сдувание» причудливых теорий, таких как одержимость дьяволом или влияние луны), которые, возможно, оказали свое влияние на эволюцию мастурбаторной гипотезы. Как мы упоминали выше, учреждение домов для умалишенных, а также накопление медицинских познаний поспособствовали тому, что мастурбацию стали связывать с психическими заболеваниями, как и появившаяся возможность рассматривать психические расстройства как взаимно-специфичные с физическими проблемами или являющиеся их следствиями. Возможно даже, что произошло реальное увеличение случаев мастурбации в населении (Flandrin, 1984), а Finkelhor (1984) предположил, что аналогичное увеличение случаев СЗД произошло во второй половине двадцатого века вследствие «сексуальной революции». Тем не менее такие умозрительные построения являются достаточно спорными (Gilbert, 1980).
Еще одним фактором восхождения гипотезы СЗД в конце двадцатого века стало возвышение общественных наук и психотерапии, которая стала неким подобием новой религии, с психиатрами и психологами в ипостаси жрецов и священников. Как и обычно бывает с религиями, это выплеснулось в политику (Best, 1997; Lipovetsky, 1999; Todorov, 1998), и круг замкнулся, что проявилось в политизации общественных наук в целом. Общественные кризисы и трансформации, порожденные, среди прочих факторов, сексуальной революцией и «контркультурой», в свою очередь породили то, что Furedi (2002) назвал «культурой страха», из которой зародилась псевдодисциплина, получившая название «виктимология»:
"Виктимология является наукой только по своему наукообразному названию. На практике это отрасль "сексософии" судебно-карательной индустрии, а не сексологии - науки о сексе, исследований секса. Виктимологи являются де-факто новой "жандармерией" общественных наук. Деятели общественных наук еще никогда не удостаивались привилегии иметь такую власть над жизнями людей." (Money, 1988, p. 9)
Для общества сегодня характерны необоснованные ожидания «идеальной жизни» ("perfect life"), а СМИ больше заняты «продажей страхов» и нагнетанием эмоций, нежели подачей фактов. Лишь с великими трудностями общество переходит от родового кодекса девственности и чести к кодексу, основанному на индивидуальном согласии (Malón, 2004), в котором отсутствие [юридически] значимого согласия на секс делает секс криминальным. Свидетельства того, что последствия [каких-либо действий] травматичны, служат основанием как для гражданских, так и для уголовных обвинений и судебных решений (Goodyear-Smith, 1993), а конечным результатом всего этого является общество, ухватывающееся за гражданские и уголовные тяжбы, а также всячески пропагандирующее их, в качестве главного средства символического разрешения своих конфликтов (Best, 1997; De Georgi, 2005; Furedi, 2002; Goodyear-Smith, 1996; Jenkins, 2001; Underwager & Wakefield, 1994).
Как следствие в обществе воцарилось ощущение релятивизма, отсутствия точек отсчета, особенно в крайне чувствительной сфере эротического. Виктимология претендует на заполнение этой пустоты, обещая «навести порядок» (Best, 1997), а двучлен злоупотребления/травмы стал «становым хребтом» нового виктимологического порядка (Furedi, 2002). Но даже сам Finkelhor (1999) признал, что гипотеза СЗД была преувеличена, чтобы утвердить [в обществе] представление о серьезности проблемы. Тем не менее один автор за другим излагает свою теорию неизбежности эмоциональной травмы и психопатологии в результате СЗД (Finkelhor, 1999; Herman, 1992; Leys, 2000; Scott, 1990; Terr, 1988; Ullmann & Hilweg, 2000; Vanderlinden & Vandereycken, 1999).
=========================================
Закат гипотезы сексуального злоупотребления детьми
=========================================
В то время как история «полета» и «крушения» виктимологии и ее гипотезы СЗД еще не завершена, взлет и падение мастурбаторной гипотезы являются теперь хорошо задокументированным рассказом о, вероятно, действовавших из самых лучших побуждений, но прискорбно неосведомленных и «направленных не туда» любителях и профессионалах. Будет поучительным рассмотреть факторы, приведшие к краху последней, с их возможными параллелями в первой.
===================
От причины к симптому
===================
Если поначалу мастурбацию считали причиной психических дефектов и болезней, то по мере накопления наблюдений стали уделять больше внимания идее, что психические проблемы являются причиной, а не следствием этой практики, поскольку психологические «тормоза», препятствующие открытому проявлению сексуальности у нормальных людей, у душевнобольных часто ослаблены или отсутствуют. СЗД тогда тоже может быть симптомом, а не причиной других социальных и семейных проблем (Hyde, 2003). Ряд авторов (Bancroft, 2003, pp. 381–439; Rind & Tromovitch, 1997; Rind et al., 1998; West, 1998) рассматривают эту альтернативную гипотезу, а Finkelhor (1999) указал на то, что в значительном числе случаев СЗД на самом деле связано с «предсуществующими» проблемными контекстами.
============
Вездесущность
============
С начала двадцатого века, когда онанизм стал «общественной проблемой», факт широкой распространенности мастурбации получает все большее признание. Сначала это использовали как подтверждение того, что мастурбация - ужасная угроза для общества, но уже к концу девятнадцатого века стало ясно, что ее «вездесущность» распространяется на население в целом, не ограничиваясь душевнобольными. Тем не менее, вместо того чтобы подорвать мастурбаторную гипотезу, это привело лишь к ее видоизменению, выразившемуся в том, что стали думать, что только индивидуумы со слабой конституцией подвержены неблагоприятным последствиям этой практики, то есть перевели мастурбацию из разряда непосредственных причин психопатологии в разряд факторов риска. Та же метаморфоза, по-видимому, происходит сейчас и с СЗД: тяжелые травматические последствия, как теперь считают, следует ожидать лишь у субъектов с предысторией других форм дурного обращения и злоупотребления (Finkelhor, 1999).
Kinsey, Pomeroy & Martin (1948; см. также Kinsey et al., 1953) стали первыми, кто провел широкие количественно-частотные измерения детского сексуального опыта как со сверстниками, так и со старшими партнерами, но, вместо того чтобы создать ощущение безобидной вездесущности, эти и другие данные использовались и продолжают использоваться в попытках «патологизировать» любой подобный опыт и представить его как эпидемию угрожающих масштабов. Осознание того факта, что многие люди мастурбируют часто, не проявляя при этом признаков каких-либо проблем, при том что многие люди с проблемами мастурбируют редко или вообще не мастурбируют, помогло положить конец мастурбаторной гипотезе. Аналогичная информация касательно СЗД в лучшем случае лишь несколько «смягчила» гипотезу СЗД (West, 1998). На самом деле есть чудовищные случаи самого настоящего СЗД, но эти относительно редкие происшествия не могут оправдать сохранение данной гипотезы как уважаемой научной парадигмы; такие инциденты являются - так к ним и следует относиться - простыми физическими нападениями, в которых (в данном случае) присутствует сексуальная компонента (Rind & Tromovitch, 1997; Rind et al., 1998).
============
Достоверность
============
Секс - это тот «спорт», который, как известно, «не для зрителя». Это справедливо как в отношении «нормальных» гетеросексуальных и гомосексуальных практик, так и в отношении мастурбации и СЗД, поэтому на их «лабораторное наблюдение» можно практически и не надеяться. Исследователь здесь вынужден почти целиком полагаться на рассказ пациента или респондента, который может быть и правдивым, и точным, а может и не быть. Если в девятнадцатом веке врач некритически принимал рассказы пациентов, в которых они свои проблемы приписывали мастурбации, сторонники мастурбаторной гипотезы ухватывались за них как за доказательства своей правоты. Если же пациент отрицал, что занимался мастурбацией, сторонники гипотезы ставили его правдивость под сомнение. Вот иллюстрация того, что врачи «должны» были узнавать от своих пациентов:
"Я имел несчастье в раннем детстве - кажется, между восемью и десятью годами - приобрести эту пагубную привычку, которая очень скоро погубила мой характер; но более всего - вот уже несколько лет я чувствую себя погруженным в состояние чрезвычайной подавленности; у меня очень хрупкие нервы, мои руки лишены силы, всегда дрожат и постоянно потеют; я страдаю от ужасных болей в животе, в руках, в ногах, иногда в почках, в груди и часто в туловище; мои глаза слабы и утомлены; у меня зверский аппетит; и тем не менее я неумолимо худею, а моя бледность усиливается с каждым днем." (Tissot, 1760/2003, p. 47)
В девятнадцатом веке врачи все более и более признавали, что невозможно знать наверняка, кто из пациентов мастурбировал и с какой частотой, и значительная часть якобы научно обоснованных и профессиональных знаний о СЗД страдает от того же изъяна. Точную и правдивую информацию о существовании и распространенности СЗД, как и о том, что именно представляют собой эти случаи и как они воспринимаются [их младшими участниками], трудно добыть с достаточной достоверностью, особенно в больших обобщенных опросах, которые обычно лишены всякой детализированности (Bancroft, 2003, pp. 291–379). Тем не менее многие утверждения виктимологов основаны именно на таких - смутных и ненадежных - сведениях, на которых затем строятся сомнительные предположения о причинах и следствиях. Резонно полагать, что распространение самопровозглашенными экспертами-виктимологами своих «веских мнений» о том, «как оно должно быть» (подразумевая, что «так оно и есть»), порождает не только ожидания, но и «самосбывающиеся пророчества» (т.е. накликанную беду - прим. перев.). Эти экспертские «лекции», или «проповеди», стали как «мотором», так и «прицепом» культуры, в которой слишком многие хотят быть невинными жертвами и слишком немногие желают нести ответственность за собственные поступки (Bruckner, 1996; Hughes, 1994; Sykes, 1992).
Ближе к концу эры мастурбаторной гипотезы психологи и психиатры стали осознавать тот факт, что пациенты, которые часто бывают «себе на уме», могут выдумывать несуществующие истории, чтобы снять с себя ответственность или вину за собственные действия. Столь же скептически следовало бы относиться и к сообщениям о СЗД, однако ныне считается ересью, практически святотатством, не уважать священный статус, которым обладает любой делающий такие сообщения в судебном или клиническом контексте (Mould, 1997). Goffman (1997) даже договорился до того, что важной является не правдивость, а «полезность» таких сообщений. Должно быть ясно, что человек, обвиняемый в сексуальном преступлении, скорее всего будет жаловаться на сексуальное злоупотребление, пагубное влияние порнографии и т.п. в собственном детстве, чтобы «объяснить» и «оправдать» свое поведение (Heins, 1998), тем не менее слишком многие криминологи готовы принимать такие утверждения за бесспорную истину (Garrido, 2002).
В клинической практике этот сорт теории был широко принят в последние десятилетия двадцатого века. Любые рассказы о сексуальном злоупотреблении, сделанные в клинических условиях, принимались без вопросов, а любая причинная связь, предположенная пациентом, тут же подхватывалась психотерапевтом. Тем, кто таких рассказов не делал или не предполагал причинной связи, они иногда «подсказывались», а то и прямо-таки навязывались. Одним из проявлений этого стала (теперь практически полностью дискредитированная) парадигма «восстановленных воспоминаний», в которой обязанностью психотерапевта считалось подозревать предысторию сексуального злоупотребления в детстве даже у тех пациентов, кто подобного не припоминал (Bass & Davis, 1988; Freyd, 2003; Putnam, 1991; см. критический анализ в Ofshe & Watters, 1996; Underwager & Wakefield, 1994). Представляется чрезвычайно нелогичным, особенно в контексте уголовных разбирательств, что не проводятся обширные пороговые (д)опросы, с тем чтобы установить степень достоверности воспоминаний субъекта и любые общие потенциальные источники текущих проблем, прежде чем ударяться в поиски «забытого» сексуального злоупотребления. Просто слишком велика вероятность и опасность того, что будут делаться реальные, преувеличенные, а то и целиком выдуманные на пользу себе утверждения о том, что субъект - «жертва с детства», что на самом деле может вовсе и не быть определяющим или решающим фактором (Durrant & White, 1993; Goodyear-Smith, 1993).
Достоверность критична, а ее проверка может быть проблематичной. Что-либо решать в вопросах СЗД - особенно если речь идет о лишении людей свободы - в отсутствие эмпирических и доказуемых фактических данных - методологическая ошибка первого порядка, в которой виктимология виновна слишком часто. Вместо хлипких догадок нам требуется точность, строгость и последовательность как в эмпирических исследованиях, так и в их практических приложениях (Rind et al., 1998).
==============
Механизм травмы
==============
Как гипотеза мастурбации, так и гипотеза СЗД предполагают, что соответствующие действия травмируют своих жертв, но ни одна из двух гипотез не предлагает правдоподобного механизма этого травмирования. До восемнадцатого века было принято осуждать мастурбацию с религиозных, а не с медицинских позиций (Neuman, 1975), но уже к концу девятнадцатого века, как отмечает Hare (1962), отсутствие медицинского объяснения, каким образом мастурбация причиняет вред, стало проблемой, как и отсутствие объяснения, почему мастурбация должна быть вреднее других видов сексуальной активности. Древнее, основанное на суевериях, объяснение состояло в том, что «пролитие семени» истощает (Foucault, 1993), хотя уже врач второго века н.э. Гален рекомендовал регулярное опорожнение, утверждая, что излишнее удержание семени может приводить к дисфункциям. Tissot (1760/2003) был уверен, что даже гетеросексуальная копуляция, совершаемая в детородных целях, если ее «доводить до излишества», вредна, тем не менее, по неясным причинам, настаивал, что мастурбация еще вреднее. Большинство авторов того периода соглашались, хотя были и такие, чья генерализованная сексофобия выражалась в позиции, что любой секс вреден, особенно для молодых людей.
Так как невозможно было обнаружить никакой физиологической разницы между эякуляцией в результате мастурбации и эякуляцией в результате полового акта, эмоциональный вред от чувств вины и стыда называли в качестве причины как физического истощения, так и умопомешательства. Но было обнаружено, что существуют люди - как психически здоровые, так и ненормальные, - которые не чувствуют ни вины, ни стыда по поводу мастурбации, и существуют другие, которые, чувствуя и вину, и стыд, тем не менее не становятся больными ни телом, ни душой. Другие предполагали, что, поскольку мастурбация (в их глазах) - «противоестественный акт», не обеспечивающий «должную» разрядку, то и удовлетворение от него вряд ли может быть полным, вследствие чего возникает нервное напряжение, как в «нездоровой фантазии» Кана (Wettley, 1959).
Аналогичным образом в случае СЗД выдвигается множество гипотетических механизмов причинения травмы, но ни один из них не выдерживает строгой проверки. Они не в состоянии объяснить, например, почему и каким образом приятные для обоих, поддерживаемые по взаимному желанию отношения или эпизод, воспринимаемый [младшим участником] безразлично, должны быть столь же вредоносны, как неприятный эпизод или даже насилие. Не могут они и убедительно обосновать, почему ласка гениталий или просмотр эротических изображений вреднее, чем эмоциональная или физическая агрессия. Или почему некоторые эмоционально чрезвычайно напряженные и болезненные переживания - развод родителей, отдача на усыновление/удочерение и т.п. - считаются относительно безобидными, в то время как аналогичные, хотя и, вероятно, менее судьбоносные, переживания становятся травматичными только потому, что в них присутствует сексуальная компонента. И, наконец, почему эротическое взаимодействие со сверстником не всегда рассматривается как травматичное, в то время как такое же взаимодействие со старшим партнером считается непременно травматичным.
Виктимологи предприняли - и продолжают предпринимать - попытки выделить некий элемент, который позволил бы им «узаконить» опыт, подпадающий под определения СЗД, как уникально вредный и отличимый от любого другого опыта. Предложения, почему секс между ребенком и взрослым следует считать вредным, включают в себя «неравенство сил» между ребенком и взрослым, чувства вины, стыда, атмосферу тайны, переходящую в обман травматического типа, от которого происходит «посттравматическое стрессовое расстройство» (Wolfe, Gentile, & Wolfe, 1989). Finkelhor & Browne (1985) постулировали гипотезу четырех «травматических динамик»: травматической сексуализации, обмана, беззащитности и стигматизации, которые якобы объясняют травматическую специфичность СЗД, отличающую его от прочего опыта, который иначе был бы не менее травматичен. Но даже беглая проверка показывает, что эти «динамики» встречаются и в опыте, не подпадающем под определения СЗД, в случаях СЗД не обязательно присутствуют и не являются обязательно «внутренним», неотъемлемым свойством подобного опыта для ребенка; на поверку они почти всегда оказываются внешними социальными артефактами.
Другим направлением для разработок виктимологов являются проблемы, основанные на нашей западной антисексуальной традиции с ее проблематизацией тела, удовольствия и эротизма (Malón, 2004; Money, 1985b; Underwager & Wakefield, 1993). Но и эти проблемы очевидным образом являются внешними по отношению к детскому опыту, вступающими в действие лишь тогда, когда они навязываются культурой или силой. Из этого можно сделать вывод, что, если бы не эти виктимологические и культурные артефакты, проблемы с сексом по согласию между ребенком и взрослым перестали бы существовать. Даже вышеприведенная модель Финкельхора и Браун наводит на мысль, что, если не присутствует вся четверка постулированных ими травматогенных элементов, такой опыт не является для ребенка безусловно вредным, а может иметь для него лишь незначительные или преходящие последствия. Constantine (1981) указал на то, что мимолетные реакции на сомнительные или неприятные переживания редко переходят в долговременную травму, а Seligman (1993) отметил поразительную эмоциональную «упругость» детей.
Из присутствия в современной парадигме СЗД этих и многих других несвязных теорий можно сделать только один вывод: что не все эти переживания травматичны, что не все из них травматичны в одинаковой степени. Разногласия по поводу степени серьезности последствий СЗД признаются и активно обсуждаются исследователями (Beitchman et al., 1992; Beitchman, Zucker, Hood, daCosta, & Akman, 1991; Browne & Finkelhor, 1986; Conte, 1985; Kendall-Tacket et al., 1993). Тем не менее это общее признание наличия «оттенков серого» не привело к существенному ослаблению гипотезы СЗД в плане ее основного «послания», особенно в восприятии публики. Наоборот, во многих случаях исследователям трудно признать тот факт, что иногда подобные эпизоды ничего не значат [для «жертв»], что выразилось в изобретении понятия «бессимптомная жертва» (Browne & Finkelhor, 1986). «Кончина» гипотезы СЗД не означала бы, что подлинные случаи реального сексуального нападения на детей должны были бы перестать или перестали бы рассматриваться как травматичные, вредоносные или криминальные - нападение есть нападение, и для такого антиобщественного и преступного поведения предусмотрены как соответствующие отрасли общественных наук, так и юридические санкции. Но также нет оснований или оправданий для того, чтобы продолжать находить - а подчас и создавать - детскую травму там, где ее нет или иначе не было бы.
===================
Живучесть двух гипотез
===================
К началу девятнадцатого века был накоплен значительный объем свидетельств, ставящих под сомнение валидность мастурбаторной гипотезы, тем не менее данная парадигма продолжала жить, практически не ослабевая, еще на протяжении века, пока постепенно не сошла на нет в середине двадцатого века. Hare (1962) замечает:
"Когда смотришь на мастурбаторную гипотезу с высоты исторического опыта, больше всего удивляешься тому, как долго она просуществовала. Ее падение произошло не в результате каких-то новых открытий или изобретений. Доказательства ее несостоятельности были, в принципе, доступны еще во времена Pinel'я (1745–1826). В самом деле, за исключением опросов, подтверждающих распространенность [мастурбации], доказательства всегда были доступны любому желающему."
Точно определить момент зарождения гипотезы СЗД трудно, но ее наиболее «активистские» и агрессивно-силовые формы возникли, порожденные не наукой, а идеологией и лоббизмом, в 1970-х годах и, несмотря на то, что с самого начала существовал аналогичный объем свидетельств, противоречащих и этой гипотезе, до сих пор проявляют очень мало признаков ослабления, если вообще проявляют. Hare предложил три типа причин этой иначе не объяснимой живучести: медицинский и моральный консерватизм, полезность обеих гипотез и логические ошибки, препятствующие критическому научному анализу.
===========
Консерватизм
===========
Hare обратил внимание на то, что сила авторитета тех, кто поддерживал мастурбаторную гипотезу, не способствовала дискуссиям и сомнениям, вследствие чего не много находилось и тех, кто решался на эмпирические исследования [данного вопроса], как это было и в случае исследований вопроса, насколько реален факт влияния луны на так называемых лунатиков. Максимум, в чем можно было усомниться, - во второстепенных, частных аспектах или эффектах, но не в фундаментальных посылках. Еще одним следствием консерватизма было намеренное смешение этноцентрической морали с медициной и наукой, при котором «аморальные» действия, такие как мастурбация, без дальнейших доказательств объявлялись вредными для здоровья. Влияние консерватизма на гипотезу СЗД аналогично; ниже мы рассмотрим его более подробно.
===============
Полезные гипотезы
===============
Hare далее заметил, что в медицине любая гипотеза - лучше, чем ничего, и что за гипотезы часто ухватываются скорее по причине их полезности, чем истинности. Мастурбаторная гипотеза была полезна для «подпирания» морали, находящейся в перманентном кризисе, путем смешения и отождествления болезни с грехом и в то же время позволила представителям нарождающейся психиатрической профессии предложить квазирациональную теорию для диагностирования, профилактики и лечения всевозможных болезней. Эта гипотеза многим приносила пользу и в течение долгих десятилетий двадцатого века - не на основании медицинской науки и не в медицинских целях, а в символических и моральных целях.
Аналогичным образом не менее антинаучная гипотеза СЗД оказалась полезна для «научного подпирания» теорий идеологической и моральной природы (Malón, 2004), таким образом предлагая обществу рецепт для решения одной из его проблем. Эта гипотеза находится в тесной связи и союзе с ширящейся убежденностью, что все проблемы взрослых можно вывести из детской травмы того или иного рода, все более проявляющейся в отказе от личной ответственности за собственные поступки. Хотя не вызывает сомнений, что дети, с которыми хорошо обращаются, имеют больше шансов стать приспособленными, нормально функционирующими взрослыми, целая «индустрия злоупотребления» была создана не столько для того, чтобы удовлетворять реальные нужды детей, сколько для рационализации, оправдания и предложения теорий и методов, якобы помогающих взрослым «лечиться» от их неприспособленности (Furedi, 2002). «Индустрия СЗД» в качестве своего рода паразита выросла на этой общей «индустрии злоупотребления», а виктимологи, которые основали как само формализованное понятие СЗД, так и «индустрию СЗД», в результате самовозвеличились (Jenkins, 1998, pp. 217–218), отразив то, что Gilbert (1980) назвал «аномалией статуса»: несоответствие престижа работников сферы психического здоровья реально имеющемуся у них объему знаний о предмете (Dineen, 1996; Furedi, 2002; Szasz, 1988; Zilbergeld, 1983).
Точно так же, как нарождающаяся психиатрическая профессия утверждала якобы самоочевидную вредоносность онанизма, виктимологи утверждали якобы неопровержимую причинную связь между СЗД и последующими эмоциональными и психологическими проблемами. Однако внимательное и вдумчивое чтение некоторых широко известных обзоров литературы о доказуемых последствиях СЗД (Beitchman et al., 1991, 1992; Browne & Finkelhor, 1986; Constantine, 1981; Conte, 1985; Kendall-Tackett et al., 1993; Kilpatrick, 1992; Rind & Tromovitch, 1997; Rind et al., 1998) наводит на мысль, что многие авторы-виктимологи делали и делают безосновательные утверждения, приводящие к ошибочным наблюдениям и выводам, тем самым подрывая собственную гипотезу (Levitt & Pinnell, 1995).
===============
Логические ошибки
===============
Hare продолжил свой анализ, рассматривая различные концептуальные и логические ошибки, которые, по его мнению, способствовали живучести мастурбаторной гипотезы. Первой из этих ошибок была уже упоминавшаяся нами «ошибка смещенных выборок», когда выборки для исследований делаются из популяций, заведомо имеющих клинические или юридические проблемы, которые могут не иметь никакого отношения к рассматриваемому состоянию или заболеванию.
Вторая ошибка - «ошибка ложных аналогий», как например сравнение последствий мастурбации с последствиями злоупотребления алкоголем. Виктимологи так же сравнивают любое эротически окрашенное событие с участием несовершеннолетнего и взрослого с физическим и/или эмоциональным насилием либо подобными формами дурного обращения (Finkelhor, 1981). Феминистки также поощряли и сами использовали ложные аналогии, сравнивая ласку с физическим нападением, а половое возбуждение с надвигающимся или уже совершаемым насилием.
Третья ошибка - злоупотребление «причинной номенклатурой» (терминологией) для описания так называемого «мастурбаторного умопомешательства», при котором название не нейтрально описывает состояние, а подразумевает причинную связь, препятствуя любому дальнейшему рассмотрению [вопросов существования этой связи]. Эта самая причинная номенклатура - одна из наиболее заметных особенностей виктимологической терминологии: слова «жертва», «преступник», «растлитель», «переживший (злоупотребление)» подразумевают, что «все заранее ясно», не давая себе труда проанализировать обстоятельства и факты (Money, 1999; Rind & Bauserman, 1993), а повседневные реакции несовершеннолетних, такие как удивление или тревога, автоматически предполагаются неизбежно приводящими к крайней травме и страданиям (Constantine, 1981). Злоупотребление терминологией играет не только «активную», но и «реактивную» роль: препятствует использованию любой «противоречащей» или позитивной терминологии, тем самым ограничивая альтернативные подходы и гипотезы в данной предметной области (Goodyear-Smith, 1993; Nelson, 1989), что усугубляется еще и тем, что виктимологи не различают должным образом понятия корреляции и причинной связи.
Четвертая ошибка - «терапевтический субъективизм», выражающийся в том, что гипотеза причинности предполагается «прописывающей» эффективный и уместный метод лечения. Если проводится лечение и наблюдается какое-либо улучшение состояния, предполагается, что лечение - единственная причина улучшения. Однако улучшение может быть вызвано внешними факторами, обстоятельствами, противоречащими гипотезе причинности, или быть самопроизвольным (Dineen, 1996). «Лечение от мастурбации» было направлено на то, чтобы прекратить это занятие, в случае же секса по согласию или без согласия между ребенком и взрослым вмешательство прекращает отношения независимо от истинной роли, опыта, чувств и желаний ребенка, а затем встает вопрос о целесообразности дальнейшего терапевтического вмешательства, в которой Oellerich (2001) серьезно усомнился.
И, наконец, последняя ошибка, описываемая Hare, - «самосбывающиеся пророчества». В случае мастурбации не приходится сомневаться в том, что много эмоционального - и даже физического - вреда пациентам причинялось тем, что им удавалось внушить ощущение неизбежности вреда как результата мастурбации. В случае СЗД картина, возможно, аналогична: ребенку-«жертве» объявляют, что ему/ей причинен страшный вред и требуется лечение, в результате чего ребенок сам начинает в это верить и становится психически или физически больным. При этом не имеет значения, что ребенок мог воспринимать эти контакты как совершаемые по обоюдному согласию, желанные и приятные (Riegel, 2000; Sandfort, 1984) - постулат вреда СЗД навязывается ему силой. Даже взрослые могут мысленно возвращаться и «переопределять» как негативные (особенно если им в этом «помогает» виктимологически сориентированный психотерапевт) те детские переживания, которые до того воспринимались ими как безобидные или вообще никак не воспринимались. Если пациент не склонен признавать себя жертвой, на него оказывают давление, считая, что такое признание необходимо для начала процесса исцеления. Иногда, однако, такое давление побуждает пациента скрывать те события в своей жизни, которые как раз и следовало бы обсудить, что только усугубляет общее невежество (Bullough & Bullough, 1996).
Иногда эти попытки во всем винить СЗД доходят буквально до абсурда. Как будто напрочь забыв или в упор не видя все очевидные и широко известные факторы риска, подталкивающие молодых людей к курению (давление среды, пример родителей, реклама), доклад, вышедший из-под пера Al Mamun, Alati & O’Callaghan (2007), содержит следующий пассаж:
"Это исследование показывает связь СЗД с никотиновым расстройством молодых взрослых. Результаты расширяют значение данных, полученных в данной области, для здравоохранения и подчеркивают важность не только усиления работы органов здравоохранения для решения проблем злоупотребления веществами среди переживших СЗД, но и раннего вмешательства, с тем чтобы возникающее рискованное поведение можно было корригировать на ранних стадиях."
Если мы заменяем «никотиновое расстройство» на «низкую самооценку», «суицидальные наклонности», «плохую адаптацию» и т.д., и т.п., имплицитная логика остается прежней, и перечисленные ошибки повторяются. Становится видно невооруженным глазом, что конечный ожидаемый эффект всех этих гипотез и исследований - убедить как самого несовершеннолетнего, так и связанных с ним взрослых в том, что данная жизнь почти безвозвратно разрушена.
==========
Заключение
==========
Провалившаяся гипотеза онанизма и сомнительная, шатающаяся гипотеза СЗД в своей основе тесно взаимосвязаны. Вторая является наследницей первой в том смысле, что их историческая преемственность и параллелизм очевидны, что не раз отмечал Money (1985a, b, 1991, 1999). Хотя грех библейского Онана заключался вовсе не в мастурбации, а в отказе оплодотворять вдову брата, именно слово «онанизм» стало тем мостиком между религией и наукой, который прочно связал греховность с необходимостью как социального вмешательства, так и медицинской «помощи». Понятие о мастурбаторной «растрате жизненных сил» было антитезой здоровой жизни, которой следовало достигать путем занятий спортом, здорового питания (особенно кукурузными хлопьями фирмы Келлогга) и полового воздержания. Даже после того как последние сполохи «антионанизма» окончательно затухли в середине двадцатого века, антиэротическая птица феникс, на которой держалась эта гипотеза, возродилась из пепла с новой, даже еще большей силой (Money, 1985a) в своей новой аватаре детско-взрослой сексуальности. Успех дискурса СЗД, соединенный с угрозами подростковой беременности, СПИДа, изнасилований и т.п., стал одной из основ восстановления эротического на его «посту» исключительного источника угрозы и вреда (Malón, 2004).
Поле деятельности и общий эффект мастурбаторной гипотезы не ограничивались медицинской теорией, очерченной профессиональными познаниями, но были воплощены в мощном и благородном движении социальных реформ, активисты которого, такие как Tissot (1760/2003), рассматривали пустую растрату семени как ведущую к окончательному вырождению не только индивида, но и всего рода человеческого. В гипотезе подразумевалось, что деградация поведения является признаком вырождения расы и что определенные формы аморального поведения - особенно имеющие эротическую природу - ведут к психической и физической порче индивида и всех его потомков. На карту было поставлено не просто излечение отдельных пациентов или профилактика болезни, но будущее человечества, что означало для борцов с мастурбацией статус - ни больше ни меньше - «стражей цивилизации» (Hare, 1962). Дух искупительного крестового похода, охвативший активистов движения, толкал их на то, чтобы не останавливаться ни перед чем, для них все средства были хороши, если они могли помешать распространению такого ужасающего зла.
Гипотеза СЗД следует похожим курсом, с тех пор как возникла на ненаучном каркасе идеологии и лоббизма, который - как и мастурбаторная гипотеза - претендовал на то, чтобы ответить на все сексуальные озабоченности, объясняя их одной идеей: феминистским понятием о природном зле мужской сексуальности (Angelides, 2004, 2005; Mould, 1997). Когда речь шла о предполагаемом СЗД, принцип Гиппократа «не навреди» сплошь и рядом игнорировался, а медик превращался в активиста и воина того, что он видел как битву против извращенности сексуальных контактов между детьми и взрослыми (Goodyear-Smith, 1993). Gilbert (1980) делает следующий вывод: «понятие о зловещих последствиях мастурбации было продуктом не наблюдений, а идеологии. Эта связь предполагалась и постулировалась, и исследовать нужно причины именно этого постулирования». Есть веские причины полагать, что мотивация и методы виктимологических экспертов по СЗД аналогичны - отвратительная ситуация, которую этичные ученые должны ощущать как свою обязанность расследовать и оценивать (Malón, 2004).
Одна из позиций, не выраженных явно, но подразумеваемых в обеих гипотезах, - что мастурбация или эротическое взаимодействие между детьми и взрослыми - это «неправильно», потому что нарушает постулированный «естественный порядок» или «божественную заповедь». Эта постулированная неправильность затем экстраполируется на «аморальность», а оттуда на психическую болезнь. Нашим моральным и культурным воззрениям на сексуальность, нашим страхам, нашим табу таким образом придается вид легитимности теми «экспертскими дискурсами», которые [в процессе] генерируются. В случае нежеланного сексуального контакта утверждается, что таким образом вред усугубляется, а в случае, если несовершеннолетний настаивает, что контакт был добровольным и (как минимум) не-неприятным, эта позиция сама по себе становится единственным основанием для вреда. «Моральный консерватизм» по Hare - это именно эта позиция, которая обеспечивала живучесть мастурбаторной гипотезы и ее недоступность для корректного анализа и критики на протяжении веков. Всегда было и есть опасно подвергать сомнению популярные социальные парадигмы, как только что упомянутая, что столь ярко проявилось в уже обсуждавшемся нами случае «Rind et al. vs. Конгресс США». Даже самую мягкую критику приходится облекать в «самозащитную» фразеологию, как, например, сделал Fleming в 1838 г.:
"Я надеюсь, меня не обвинят в том, что я написал апологию самозлоупотребления («self-abuse» - так в те времена часто называли мастурбацию - прим. перев.); моя цель была лишь в том, чтобы подвергнуть сомнению взгляд, что самозлоупотребление столь часто является единственной или главной причиной психического расстройства." (цит. по Hare, 1962, стр. 5)
Виктимологи создали и поддерживают упрощенческую, монолитную парадигму вреда детям и подросткам от ситуаций сексуального взаимодействия со взрослыми и даже старшими подростками, но этот взгляд полностью игнорирует ту сложность, о которой многие предпочли бы думать, что ее не существует. Есть обширные свидетельства, некоторые из которых признают даже сами виктимологи (Browne & Finkelhor, 1986), того, что эти ситуации не являются непременно нежеланными, не оцениваются самими их младшими участниками непременно как вредные. Riegel (2007) опубликовал эмпирические данные, подтверждающие эту вариабельность в восприятии мальчиков, другие авторы делали это до него (напр. Constantine, 1981; Sandfort, 1984). На другом конце спектра находятся те ситуации, которые воспринимаются [младшими участниками] как недобровольные, как ситуации использования, унижения, дурного обращения, но и в этих ситуациях эротическая компонента не является обязательно самым значимым фактором. Подавляющее большинство сексуальных контактов между детьми и взрослыми, несомненно, находятся на одной из точек спектра между двумя этими экстремумами; тем не менее, сваливая все это многообразие в одну кучу под ярлыком «СЗД», сегодняшние виктимологи повторяют все те ошибки и эксцессы, которые были свойственны «антионанистам» прошлых десятилетий и веков. В обоих случаях за всем этим кроется одна и та же парадигма, подкрепляющая негативное восприятие индивидуального, эротического, всего связанного с телом. Более того, эротическое заново ставится под сомнение, «назначается» особенно вероятным источником вреда и страданий.
Hare (1962) завершил свой обзор мастурбаторной гипотезы размышлениями о том, насколько сложно подтвердить или опровергнуть любую гипотезу причинности в общественных науках. Битва вокруг гипотезы СЗД будет продолжаться, по всей вероятности, еще долгие годы, десятилетия, а то и - как это было с мастурбацией - столетия, поскольку доказать или опровергнуть что-либо в этой сфере с какой-либо степенью уверенности очень трудно даже имея эмпирические исследования и анализ. Эмпирические данные в лучшем случае могут лишь склонить чашу весов в том или ином направлении, но спор вряд ли будет разрешен с той или иной степенью окончательности в обозримом будущем. При имеющемся состоянии исследований, пожалуй, было бы нелишним подумать о том, чтобы приложить вывод Hare касательно мастурбаторной гипотезы к гипотезе СЗД:
"Не существует способов опровергнуть мастурбаторную гипотезу - да в принципе любую гипотезу причинности в психиатрии, где нет ассоциированных объективных и измеримых изменений в пациенте; единственное, что можно сказать, основываясь на имеющихся данных, - что ассоциация между мастурбацией и психическими расстройствами слаба и непостоянна и что, если мастурбация и является причинным фактором, ее роль, по сравнению с другими факторами, не очень важна."
Пытаясь решить то, что они считали серьезной и массовой проблемой СЗД, виктимологи создали и распространили апокалиптическое ее восприятие в науке и обществе, в котором (восприятии) эмоции и истерия полностью возобладали над рациональностью и разумом (Jenkins, 1998; Underwager & Wakefield, 1994). Подобную иррациональность вряд ли способны «пробить» научные и эмпирические исследования, измерения, свидетельства или количественный анализ. Фундаментальная проблема, по всей видимости, глубоко запрятана в нашей западной культуре, связана с нашей самой базовой сексуально-эротической индоктринацией, и разрешить ее способно лишь новое просвещение в нашей индивидуальной и коллективной экзистенциальной парадигме сексуальности. Анализ Hare имел то преимущество, что он был целиком ретроспективным, в то время как в моей работе речь идет об истоках, эволюции и будущем парадигмы, в которую как общество в целом, так и его научная часть погружены в настоящее время, что делает диагноз затруднительным, а прогноз и того более. Если из-за внутренних дефектов, противоречий, преувеличений и логических ошибок гипотеза СЗД будет в конце концов дискредитирована и отброшена, социальные импликации и последствия этого остаются неясными. В то время как конец истерии онанизма ознаменовал собой принятие и даже одобрение мастурбации, рассуждения в данной работе не обязательно говорят в пользу аналогичного принятия и одобрения сексуальных контактов между детьми и старшими партнерами; это остается нерешенным вопросом - автор не претендует на то, что имеет на него новые ответы. Тем не менее нынешние моралистические и упрощенческие ответы являются прискорбно неадекватными, вероятно даже ятрогенными, и требуется еще много объективных исследований и субъективного самоанализа, переоценки ценностей, прежде чем хоть какие-то удовлетворительные решения хотя бы начнут выкристаллизовываться. И все же представляется критически важным отречься от преувеличений и истерии и начать рациональный диалог между наукой и обществом, в процессе которого (хотелось бы на это надеяться) будет выработана жизнеспособная этика взаимоотношений - эротических и не только - между несовершеннолетними и взрослыми, в которой не будет места «виктимологически постулированным» элементам травмы и универсального вреда.
Библиография
Другие переводы
Особенно см. (на английском):
Wakefield, H. The effects of child sexual abuse: Truth versus political correctness. (Issues in Child Abuse Accusations, 2006)
