Замечания об отношении уголовного права к педосексуальности

Мартин Даннекер, доктор философии (отделение сексологии Университетской клиники Франкфурта)

Статья была впервые опубликована в органе Германского общества сексологических исследований (DGfS) «Beiträge zur Sexualforschung» (в спецвыпуске 1987 г. «Sexualwissenschaft und Strafrecht»: ISBN 3-432-96011-5); также в книге М. Даннекера «Das Drama der Sexualität».


1. Неуверенное приближение к рациональности

Нет ни одного образа действий, который был бы табуирован сильнее, чем педосексуальность. (1) Педосексуальные контакты, когда о них становится известно, вызывают ожесточенные эмоции и социальную изоляцию тех, на кого навешивают ярлык совратителей. Сегодня это не менее верно, чем 15 лет назад. В таких условиях было совершенно примечательно, когда Специальный комитет по реформе уголовного законодательства озаботился тем, чтобы и в отношении педосексуальности занять соответствующую рациональную позицию. Эта попытка в буквальном смысле слова читается в отстраненном, свободном от лишних эмоций подходе к педосексуальности, которым был отмечен каталог вопросов, представленный Спецкомитетом для экспертных слушаний. Приглашенных экспертов просили не только изложить свои социально-этические позиции. Напротив, они должны были, обосновывая свои ответы эмпирически, высказать свои мнения по следующим вопросам:

"Какие влияния (эффекты) ожидаются в ребенке (до 14 лет) в результате
а) сексуальных действий, совершаемых другим лицом с ним или перед ним,
б) уголовного процесса как следствия этих действий? Какова вероятность причинения долговременного вреда?" (2)

В таких вопросах отсутствует привычное морализаторство обычного подхода к педосексуальности. Они вращаются, поскольку в своей основе нацелены на перепроверку установленного [законом] объекта охраны, а именно «ненарушенного сексуального развития детей», в пределах требуемой современным учением о правовых благах рациональности. Исходят они из обобщенной теории травмы, согласно которой педосексуальные действия оказывают такое сильное влияние на детскую психику, что она становится неспособна адекватным образом перерабатывать вливающийся в нее поток раздражителей, что приводит к нарушениям сексуального и психического развития.


2. Травмы

Травматичным может быть и единоразовое, неожиданное событие. Также и единоразовый, мимолетный, поверхностный педосексуальный контакт может быть травматичным. Такой эффект может возникнуть просто из неожиданной сексуализации отношений между взрослым и ребенком, при которой конкретное сексуальное действие является относительно несущественным. Но могут и несколько событий, каждое из которых само по себе не оставляет непреодолимых последствий, в совокупности сложиться в травму, при этом модус тех отношений, в которые встроены эти события, может иметь решающее значение для их травматичности. Какое бы место ни занимала сексуальность в структуре тех или иных педофильных отношений: она встроена в отношения, отмеченные структурным неравенством сил, в которых не только психосексуальное, но и физическое развитие ребенка отстает от развития взрослого. Эти условия могут иметь травмирующий эффект и тогда, когда сексуальные действия осуществляются деликатно и без видимого внешнего насилия.

Такие представления соответствуют распространенному учению о травме. Приложение его к педосексуальности напрашивается само собой, потому что следующие факты бесспорны:
а) существуют травматичные события,
б) детство, ввиду того, что у ребенка система самообороны недостаточно развита, является фазой развития, в которой травматизация может происходить особенно легко,
в) сексуальное действие с ребенком может быть именно тем экзогенным событием, которое оставляет после себя травму.

Клинические исследования всегда были способны это показать. Но выводы, полученные на основе клинического опыта, например убеждения, сложившиеся в результате многолетней психоаналитической практики, нельзя без дополнительных проверок переносить на всё явление в целом. Психоаналитическая клиника всегда имеет дело с высокоспецифичной ситуацией, в центре которой стоит совершенно определенный субъект со своей индивидуальной историей жизни. Если в процессе психотерапевтического общения выясняется, что моментом, определившим психические и сексуальные нарушения, было экзогенное событие, это событие можно квалифицировать как травматичное для данного пациента, тем не менее обобщения делать из него нельзя. Это убеждение также является результатом клинического опыта, который показывает, что вполне однотипное по своим внешним признакам событие, например совращение ребенка взрослым, может иметь совершенно разные эффекты. В одном случае совращение может послужить детонатором для тяжелых психических конфликтов; в другом случае оно может быть переработано таким образом, что говорить о нем как о травматичном становится неправомерным.

В соответствии с этим кажется невозможным требовать использования категории травмы обобщающим образом. Однако в столь строгом смысле это оказывается не так, во всяком случае тогда, когда остается ясным, какой статус имеет категория травмы, когда мы используем ее обобщающим образом. Когда мы используем категорию травмы обобщающим образом, она имеет не объясняющую функцию (как это может показаться), а всего лишь описательно-эвристическую. Как таковую используем мы ее для событий и ситуаций, о которых мы, в известной степени на основе уже имеющихся у нас знаний, предполагаем, что им присущ высокий конфликтогенный потенциал. Если мы применяем категорию травмы в этом смысле к определенным событиям и ситуациям, мы становимся как бы обязаны исследовать более тщательно каждый случай, когда он происходит и становится известен. Если в результате выясняется, что таким образом понимаемое событие действительно определило психические ограничения и нарушения, тогда категория травмы приобретает, пусть и сначала только для данного конкретного случая, объясняющий статус. Если же в результате неоднократных исследований становится видно, что определенное событие часто и с высокой вероятностью определяет психические повреждения, то есть функционирует как травма, тогда становится оправданным применение ко всей совокупности определяемых событий категории травмы как объясняющей. Такого рода выводы могут не оставаться без последствий для общественной практики. В таких случаях ее желательно менять таким образом, чтобы оберегать субъектов от травмирующих их событий. Какие для этого подходят средства, можно, само собой разумеется, спорить. Пока закону еще можно приписывать общую защитную функцию, криминализацию рассматриваемых действий как одно из средств исключать нельзя.

Последнее должно сделать ясным значимость этих несколько длинно звучащих объяснений категории травмы для уголовно-правовых дебатов по поводу статьи 176 УК. Статья 176 наказывает поведение, которому очень хочется приписать в качестве чего-то несомненного то, что все-таки является чрезвычайно смутным: причинение вреда детям. Это выражается в том, что по отношению к педосексуальным действиям категория травмы бездоказательно используется как объясняющая.

Тот факт, что Спецкомитет не спешил с выводами, а трансформировал категорию травмы в гипотетическую, сделав ее предметом вопросов для экспертов, значит немало, во всяком случае если мы воспринимаем экспертные слушания всерьез. Тем самым он пошел на риск не только того, что категория травмы будет подтверждена в качестве гипотетической, но и того, что вдобавок к тому приписываемый педосексуальным контактам вред не получится доказать. Такой результат, однако, был бы не менее значим для общественной практики, чем вышеупомянутый. Он потребовал бы отказа от общей криминализации педосексуальности, поскольку она обосновывается защитой от травмирующих переживаний.


3. Экспертные слушания

Выдерживают ли предложения Спецкомитета в отношении уголовно-правовых норм, относящихся к педосексуальным контактам, и действующая с момента уголовно-правовой реформы редакция статьи 176 проверку такими рассуждениями, можно понять, только если непосредственно посмотреть на ответы экспертов, которые они дали на процитированные вопросы. Поэтому далее приведу наиболее выразительные ответы на вопрос о влиянии педосексуальных контактов на детей из протоколов слушаний 1970 года:

"Предположение о закономерном нарушении развития в результате раннего вступления в гетеросексуальные контакты научно обосновать невозможно." (Schönfelder) (3)

"По нашему опыту, который, впрочем, трудно выразить в цифрах, долговременный вред, во всяком случае при неагрессивных контактах, причиняется в гораздо меньшей мере самим деянием, чем тесно связанным с ним чувством вины, которое многие дети испытывают после деяния, а оно, в свою очередь, зависит от реакции окружения, от установки по отношению к деянию и к лицу, его совершившему, и от установки по отношению к сексуальности. Так что можно констатировать, что возникновение или невозникновение долговременного вреда для детей при ненасильственных сексуальных деликтах едва ли может зависеть от самого деликта, а зависит исключительно от реакции воспитателей, от среды, в которой живет ребенок, и от реакции его окружения." (Lemp) (4)

"Резюмируя, следует подчеркнуть, что не сексуальная травма сама по себе - возбуждение ребенка, раздражение его гениталий, эксгибиционизм перед ним и тому подобное - является тем, что производит психически патогенный эффект: это всего лишь одна часть событий. Другая часть состоит в том, что нарушенные отношения доверия между родителями или лицами, их заменяющими, и ребенком препятствуют его просвещению и, таким образом, успокоению ... Хорошая эмоциональная связь между родителями и ребенком иммунизирует от переживаний, которые для ребенка являются преждевременными, поэтому такую ситуацию совращения никогда нельзя оценивать без исследования среды, например установок родителей на сексуальность." (Mitscherlich) (5)

"В катамнезах по-прежнему едва ли обнаруживаются психические последствия, в исследованиях случаев сексуальные действия, пережитые в детстве, иногда рассматриваются как причина психических нарушений ... Психические реакции, приведшие к стойким психическим расстройствам, крайне редко могут быть объяснены одной причиной - и одновременно еще предстоит прояснить вопрос острых и длительных эффектов, лишь в редких случаях может быть возможно прогнозировать длительные психические эффекты как прямое следствие сексуальных действий." (Groffmann) (6)

"В литературе высказывается единодушное мнение, что по меньшей мере линейной каузальности между такими переживаниями и нарушением развития личности не существует. Авторы эмпирических исследований, помимо того, констатируют, что длительных травматических эффектов не наблюдается; если дети впоследствии неправильно развиваются, сексуальная травма оценивается уже как симптом патологического развития, а не как его причина. Здоровый ребенок, находящийся в нормально функционирующей среде, ненасильственный сексуальный опыт со взрослыми перерабатывает без длительных негативных последствий." (Schorsch) (7)

"Представляется несомненным, что в отдельных случаях в результате могут отмечаться преходящая бессонница, невротические ложные установки и нарушения социальной адаптации ... Приходится признать ... что по-настоящему серьезные длительные травмы в результате детских сексуальных переживаний, но и, чтобы быть последовательным, в результате неоднократных допросов в рамках уголовного разбирательства, являются малозначащими и малостойкими, и, во всяком случае, этой аргументацией обосновать различные "возраста защиты" ("возраста согласия"), да и, в конечном счете, всю "защиту несовершеннолетних", невозможно." (Wille) (8)

"Сексуальные действия взрослого с ребенком или перед ребенком, если они протекают без угроз и применения силы, когда они, может быть, наоборот, затушевываются нежными жестами и подлизываниями, сами по себе не причиняют вреда, сколько-нибудь достойного упоминания, и не имеют длительных последствий для нормально развитого ребенка. ... Все исследования указывают на то, что число детей, которым непосредственно само событие - я имею в виду, тут же, без дополнительного силового воздействия - причиняет длительный вред, необычайно мало, если вообще возможно доказать этот вред." (Hallermann) (9)

"Вероятность длительного вреда ... по моему представлению ... следует оценивать очень осторожно. Если мы окинем взглядом наш исследованный и переисследованный со многих точек зрения научный материал, мы должны сказать, что из 25% последствий у девочек где-то от 4 до 10% - из которых я предпочел бы скорее склониться к 10% - проявляют симптомы длительного вреда; из 35% мальчиков с преходящими последствиями это где-то до 4 или 6%." (Nau) (10)

Те эксперты, которые сами провели эмпирические исследования либо сослались на эмпирическую литературу, таким образом, не смогли подтвердить расхожее представление о вредоносности педосексуальных контактов. В соответствии с их картиной явления, ненасильственные педосексуальные действия как таковые, как правило, не травмируют детей настолько, чтобы их психическая или сексуальная целостность повреждалась на длительное время. Хотя могут быть преходящие реакции, они обычно не приводят к серьезным нарушениям развития.

Спецкомитет, разумеется, не мог не заметить того, что такие высказывания делают легитимацию общей криминализации педосексуальных контактов чрезвычайно шаткой. Под непосредственным впечатлением от только что высказанных научных воззрений на 30-м заседании Спецкомитета разыгрался диалог между одним из его членов депутатом Шлее (фракция ХДС/ХСС) и экспертом Ханаком, в котором эта дилемма обоснования вырисовалась как нельзя более выпукло. Шлее обратился к Ханаку со следующим утверждением-вопросом: «Вот мы вчера и позавчера неоднократно слышали, что порнография детям и подросткам, собственно говоря, не вредит, и мы также неоднократно слышали, что сексуальные действия с детьми им сами по себе не вредят. Вредят им в основном, собственно, последующие уголовные процессы. Тогда для нас в Комитете выводом из этого была бы полная легализация порнографии - сверх того, что предлагает Министерство. Также мы, наверное, должны были бы сделать и следующий вывод: что статью 176 часть 1 пункт 3 "развратные действия" - так это пока еще называется - с лицами моложе 14 лет, или подобные нормы, надо отменить». (курсив мой - М.Д.) (11, 12) Ханак ему на это ответил: «... вопрос, который вы задали, в высшей степени серьезен. Если это действительно так - что порнография не является общественно вредной, последовательным решением было бы полностью исключить ее из уголовного законодательства. То же самое относится и к не оказывающим значительного влияния на детей сексуальным действиям с ними». (курсив мой - М.Д.) (13)


4. Решение Спецкомитета

Несмотря на артикулированные сомнения в легитимности дальнейшего сохранения общей криминализации Спецкомитет все-таки в конце концов решил за криминализацию держаться и в отношении детей младше 14 лет впредь исходить из «нанесения ущерба их общему развитию действиями сексуального характера». (14) Никакого хоть сколько-нибудь удовлетворительного обоснования этому решению в докладе Спецкомитета найти не удается. Спецкомитет, судя по всему, хотел соблюсти хотя бы видимость рациональности и продолжил делать упор на определенный объект охраны статьи 176 - «ненарушенное сексуальное развитие». В то же время он закрыл глаза на свидетельства экспертов, которые, в сущности, говорят о том, что сексуальное развитие ребенка ненасильственными педосексуальными переживаниями обычно не нарушается.

Но вот не оставил нас Спецкомитет без намека на возможные мотивы своего противоречивого решения. Он ведь не преминул упомянуть, что «сексуальные действия с или перед детьми ... (относятся) к преступлениям, на которые общественность реагирует с особым возмущением и отвращением». (15) Это же совершенно точное описание коллективного эмоционального подхода к педосексуальности. В связи с решением Комитета, конечно, приходится задать себе вопрос, не повлияли ли эти антипедосексуальные эмоции на процесс принятия решения чрезвычайно действенным образом. Это могло произойти сразу с двух сторон. Если антипедосексуальные эмоции действительно распространены в коллективе, то отдельному индивиду тяжело этим эмоциям сопротивляться. Это относится и к законодателю, который ведь не представляет собой некую абстракцию. Он тоже состоит из индивидов, реагирующих эмоционально. С другой стороны, индивиды, из которых состоят законодательные органы, являются людьми, от которых ожидается политическое чутье при обращении с щекотливыми предметами. Предметы, однако, которые, как педосексуальность, в высокой степени окружены негативными эмоциями, становятся подвержены оппортунистическому, если не демагогическому, использованию. Как бы то ни было: попытка Спецкомитета и к педосексуальности подойти рационально в конце концов потерпела фиаско, что, в частности, видно по практически полному отсутствию у него аргументов в пользу сохранения неограниченной криминализации.


5. Тенденции исследований

Не без определенных оснований против представленных тогда катамнестических результатов, как и против полученных с тех пор результатов исследований вредоносности педосексуальных контактов, можно возразить, что использованные в них методы слишком грубы для того, чтобы уловить возможные при определенных условиях психические и сексуальные нарушения малой или большой длительности. Такие возражения особенно уместны для исследований, которые являются в буквальном смысле слова поверхностными, то есть не выходят за пределы сознательно-психологических методов. Многие из катамнестических исследований, кроме того, недостаточно методически выверены. Несмотря на эти возражения результаты данных катамнестических исследований не просто не являются незначительными. Ибо если бы педосексуальные контакты всегда переживались ребенком травматично, то хотя бы следы травмы выявлялись бы и сравнительно грубыми методами. Кроме того, и более грубые катамнестические исследования, по сравнению с теми исследованиями или концепциями, в которых вред либо утверждается, либо предполагается, являются прямо-таки верхом методической корректности. В последних часто не только отсутствуют какие-либо эмпирические доказательства утверждений авторов, но и в прочих отношениях они чрезвычайно скудны на аргументы.

Это качественное различие коренится в господствующем социально-психологическом климате. В то время как катамнестическим исследованиям методическая тщательность прямо-таки навязывается, что мы видим, например, по исследованию «Сексуальность, насилие и их психические последствия» под редакцией Баурманна (16), те, кто плывет по течению, от подобных хлопот избавлены. Само по себе решение, какой бы инструментарий при этом ни предполагался, через некоторое время после педосексуального контакта исследовать влияние этого контакта на психику ребенка мотивируется ведь сомнениями и в этом отношении является разрывом с господствующим мнением, согласно которому вне подозрений только тот, кто держится мудрого изречения «действия сексуального характера, совершаемые с ребенком или перед ребенком, нарушают сексуальное созревание». (17) Тот же, кто позволяет себе сомнения и хотел бы подтвердить или опровергнуть их вполне эмпирически, должен действовать весьма тщательно, чтобы не попасть под подозрение в том, что он сам деторастлитель либо друг деторастлителей.

В подобном климате не только членам политических партий трудно принять тенденции катамнестических исследований. Ученые тоже предпочитают держаться за презумпцию, что педосексуальный опыт для детей всегда вреден и разрушителен: «Мы слышим аргументацию того, что травматические последствия сексуальных отношений между ребенком и одним из его родителей до сих пор не проверены либо реально не подтверждены. Несмотря на это важно отстаивать то, чтобы отсутствие несомненных доказательств вреда никоим образом не поддерживало допущение или фантазию, что сексуальный опыт в раннем детстве, особенно инцест, способствует развитию, улучшает психические способности или приспособляемость. Поэтому в лучших интересах ребенка будет полагать, что такой опыт действительно является вредным и травмирующим». (18)

Такого рода упорство при отстаивании вредоносности педосексуальных контактов невозможно объяснить ни методическими возражениями против имеющихся катамнестических результатов, ни тем верным замечанием, что «имеющиеся на сегодняшний день результаты научной дискуссии о протекании педофильных сексуальных контактов, о реакции на них детей и их долговременных последствиях чрезвычайно противоречивы». (19) Когда даже противоречивость исследований утверждать невозможно и вместо того приходится искать прибежище в конструкции, которую Адорно когда-то назвал «аккумулированной массой представлений» (20), шансы услышать выводы, отмеченные духом просвещения, невелики. И все же придется их назвать и повторить. Из имеющейся на сегодня литературы по вопросу вредоносности педосексуальных контактов (21) можно вывести три результата, которые суммируются следующими тезисами:

1. До сих пор не удалось доказать, что ненасильственные педосексуальные контакты оказывают общепатогенное влияние на психическую и сексуальную организацию детей.
2. Неагрессивные педосексуальные контакты часто оказывают лишь мягкое травмирующее действие на детскую психику.
3. Способность детской психики перерабатывать такие мягкие травмы без длительных последствий для душевного и сексуального функционирования более значительна, чем принято думать.

Эти тезисы, между тем, требуют дальнейшей проверки, которая в особенности должна учитывать различия между полами в «причиняемых» им педосексуальными контактами повреждениях. Баурманн смог показать в своем исследовании, что среди лиц женского пола, проходивших в полиции в качестве потерпевших от [преступных] сексуальных контактов, лица с повреждениями встречаются относительно чаще, чем среди потерпевших мужского пола. (22) Также и при педосексуальных контактах последствия для девочек должны быть серьезнее и встречаться чаще, чем для мальчиков. Это, однако, не связано преимущественно с переживанием педосексуального контакта как таковым, а с тем, что среди тех, кто предпочитает однополый контакт с ребенком в качестве сексуального объекта, больше тех, кого следует относить к структурированным педофилам. Последние реже добиваются удовлетворения своих сексуальных желаний путем насилия и угроз, чем мужчины, вступающие в педосексуальные контакты с девочками.


6. Метахронность (=«разновременность» - прим. перев.) в педосексуальности

Педосексуальность нельзя свести к дискуссии о статье 176 УК и связанному с ней вопросу вредоносности. В ней самой есть что-то такое нестыкующееся, что проецируется и на уголовно-правовую дискуссию и делает ее столь трудной. Щекотливость, липнущая к педосексуальности, сразу становится ясной, как только мы пытаемся применить к ней ключевое выражение «сексуальное самоопределение». Детям обычно отказывают в способности к сексуальному самоопределению, «ведь они вообще не находятся в том положении, чтобы свободно принимать решения относительно сексуальности». (23) Чаще всего их неспособность принимать решения обосновывают тем, как это делает и Трубе-Бекер, что дети не обладают «достаточным сознанием ответственности или зрелостью, чтобы юридически значимо давать согласие на половое сношение». (24)

Однако это не тот пункт, в котором нестыковка в педосексуальности является критической. Правда, все педосексуальные контакты отмечены принципиальной метахронностью. Но происходит она не от разницы в способности действовать с сознанием ответственности. Напротив, она конституируется сексуальным развитием.

Под ярлыком «педофилия», на что недавно обратил наше внимание Шорш, квалифицируются чрезвычайно многообразные явления. Он перечислил следующие возможности того, «как могут возникнуть сексуальные отношения между взрослыми и детьми охраняемого законом возраста ...: взаимные любовные отношения; эротизированные педагогические отношения; ненасильственное совращение детей взрослыми и взрослых детьми; насильственные (подобные изнасилованию) нападения, действия "по случаю", совершаемые социально неинтегрированными одиночками, но также и другие сексуальные отклонения, более или менее случайно реализуемые на детях: эксгибиционисты, предпочитающие оголяться перед детьми, садистические действия с использованием детей; при фиксации на маленьких детях нередко отмечается склонность к "опредмечиванию" и парциализации детского тела с чертами фетишизма и т.п. Часто сексуальные действия с детьми являются замещающими или "обходными" для недевиантных мужчин, которым выпадает такая особенная возможность». (25) Феномен, проявляющийся в столь разнородных формах, трудно привести к единой точке зрения. Единственное общее, что есть у всех многообразных моделей педосексуальных действий, состоит в том, что один из участников сексуального взаимодействия - взрослый, а второй - еще ребенок. Этой метахронностью пронизаны все педосексуальные контакты, независимо от прочих обстоятельств их возникновения и протекания.

Данное различие может показаться тривиальным, и тем не менее я считаю, что за ним, если его рассматривать с точки зрения сексуального развития, кроется качественный момент, который, пусть и в большинстве случаев не осознается, объясняет те эмоциональные возмущения, которые происходят, когда предаются огласке педосексуальные контакты. Поэтому я хотел бы попытаться обрисовать это различие, причем буду это делать, описывая отношения, в которых взрослый является структурированным педофилом. (26) Тем самым, с одной стороны, станет яснее мой замысел, а с другой стороны, именно сексуальные отношения между структурированными педофилами и детьми в последнее время часто представляют как «контакты по согласию», в которые ни уголовный закон, ни другие социальные инстанции не должны вмешиваться. В процессе нижеследующего изложения можно будет тогда и посмотреть, выдерживает ли это утверждение критическую проверку.

В истинно педофильных отношениях, которые заслуживают это название, а не объявляются таковыми в результате произвольно установленных в законе возрастных границ, присутствует значительная разница в возрасте между партнерами. Качественно эта разница характеризуется тем, что один партнер (ребенок) находится по одну сторону пубертата, а второй (взрослый) - по другую.

В пубертате, как известно, происходит ряд трансформаций сексуальной организации, среди которых обретение объекта имеет в нашем контексте центральное значение. Под обретением объекта здесь подразумевается достижимое лишь после пубертата «оконтуривание» сексуального объекта. Правда, решающее направление развития последующей сексуальной организации закладывается уже в раннем детстве. Но только после пубертата человек обретает сознание своей преформированной в детстве сексуальной организации. Не иначе обстоит дело и с «добыванием» (Gewinnung) объекта в пубертате, которое правильнее было бы назвать усвоением объекта. В пубертате преформированный сексуальный объект становится как осознаваемым, так и окончательно центрированным. С этим сознательным усвоением сексуального объекта усваивается и значительная часть сексуальной идентичности. В соответствии со своим сексуальным объектом человек начинает воспринимать себя как гетеросексуала, гомосексуала, бисексуала, либо педосексуала и т.д. Для половой жизни сознательное усвоение сексуального объекта имеет значение постольку, поскольку уже от исходящих от объекта стимулов и через направленные на объект интересы можно получать сексуальное удовольствие. Предпосылкой этого объектного удовольствия, следовательно, является усвоение сексуального объекта и его интеграция в сознание.

В педосексуальных отношениях, однако, есть только один партнер с такими предпосылками. В них отсутствует взаимность объектов, поэтому и нелепо рассматривать детскую сексуальность под углом зрения педосексуальности. Педосексуальным может быть только взрослый. Пропасть, пролегающая между ребенком и взрослым в смысле оконтуривания и структурирования сексуального объекта, делает неизбежным, что ребенку при сексуальном контакте сексуальный объект, так сказать, навязывается. Это проявляется особенно явно в начале педосексуального взаимодействия. В то время как интерес педосексуала к ребенку с самого начала имеет в том числе сексуальную природу, о ребенке этого сказать нельзя. Эту одномерность сексуального интереса выразительно рисует Бронгерсма, когда он описывает фантазии, которые играющие дети могут пробуждать в педофиле: «... это была такая прелестная девочка, и при этом такой милый мальчик, что я ощутил порыв желания призвать ребенка к себе, чтобы ему, если он готов к этому, ласкать обнаженное тело и доставить ему и себе высшее наслаждение». (27)

Не ребенок, а исключительно взрослый чувствует половое возбуждение. Представим себе на мгновение, что таким образом возбужденный взрослый поддается своим фантазиям и зовет ребенка к себе. Далее представим себе, что ребенок следует зову взрослого. В то время как последний уже чует сексуальное наслаждение и ожидает прибытия ребенка, будучи возбужден соответствующим образом, ребенок отправляется в путь, не предугадывая ничего сексуального. Между взрослым и ребенком царит диспропорция желаний, которую преодолеть нелегко. Эта диспропорция ведет к тому, что на первое время после прибытия ребенка взрослому приходится свои сексуальные желания «взять назад». С великим усилием будет он пытаться создать ситуацию, которая позволит ему считать, что желания ребенка совпадают с его собственными. Эта попытка преодолеть труднопреодолимую диспропорцию желаний придает педосексуальным отношениям ритуализированное и принужденное свойство:

"Но так что же может дать взрослый ребенку, и что дает ребенок взрослому? Прежде всего, следует констатировать, что в педофильных отношениях - точно так же, как и в любых других дружеских отношениях, будь они гетеросексуальные, гомосексуальные или именно педофильные - взаимно дружеское отношение стоит на первом месте. Взрослый выводит ребенка на прогулки, ходит с ним в кино, в музей. Он читает ему вслух, играет с ним в "мюле", в настольные игры, в шахматы, дает ему ставить пластинки, складывать паззлы, водит его в кафе или ресторан, делает свою работу, пока ребенок играет, помогает ребенку делать уроки, чинит ему велосипед и т.д. И в рамках этих отношений, этого целого, эротическое составляет лишь часть, он его при случае гладит по головке, или ребенок садится ему на колени, или они устраивают шуточную потасовку в постели или после купания, и в такой ситуации от взаимного доверия возникает склонность пойти дальше.

Насколько дальше? Настолько дальше, насколько два человека, которые находят друг друга милыми и интересными, могут пойти, причем оба что-то приносят с собой - как взрослый, так и ребенок. Если ребенок уже способен получать оргазм (некоторые дети способны к этому с рождения), тогда связь ребенка со взрослым направлена в том числе на достижение этого удовлетворения. Если ребенок еще к этому не готов, тогда важное место занимает телесный контакт, стремление к удовольствию от поглаживания, к ощущению близости от того, что два человека находятся вместе, к чувству защищенности.

При этом может, естественно, - если ребенок и взрослый в своих отношениях дошли до этого - происходить и коитус, но в очень большом числе случаев отношения остаются в рамках мастурбации и поглаживаний." (28)

В этом описании педосексуальных отношений читаются две вещи. С одной стороны, оно говорит о преследовании педосексуалов обществом, которое вынуждает их выставлять себя лучшими отцами. С другой стороны, утверждаемая мной метахронность сексуальной организации и связанная с ней диспропорция сексуальных потребностей видна в этом описании невооруженным глазом. Так как структурированный педофил об этой разнице знает, он вынужден сохранять высокую степень самоконтроля, о чем и свидетельствует этот текст. Структурированный педофил ни при каких обстоятельствах не хочет показаться человеком, прибегающим к насилию. Ему, однако, по всей видимости, лишь с трудом удается успокаивать свои сомнения на этот счет. Только через полное отрицание своих собственных сексуальных желаний он становится способен оправдать себя. Безграничное отрицание собственных сексуальных желаний хорошо характеризуется преобладающей в апологетических текстах самостилизацией педосексуалов как всего лишь исполнителей сексуальных желаний детей. Самоотрицание педофилов кульминирует в утверждении, что, когда дело доходит до сексуального контакта между ребенком и взрослым, причиной этого в большинстве случаев является ребенок.

Также и повторяющиеся ссылки педофилов на живую сексуальность детей и их попытки найти опору в соответствующих представлениях психоанализа имеют функцию стилизации самих себя как чистых исполнителей детских сексуальных желаний. Усвоение педофилами психоаналитических представлений, между тем, является однобоким. Вполне согласуется с психоаналитическим учением высказываемая педофилами критика господствующего по сию пору противоречивого отношения к детской сексуальной активности. Их особая чувствительность не обманывает педофилов и тогда, когда они сетуют на недостаточную эротизированность отношений между родителями и детьми либо детьми и взрослыми вообще. Не без известных оснований могут они ссылаться на раннего Фрейда, который в «Трех очерках по теории сексуальности» указал на пробуждение полового влечения у ребенка материнской лаской как на необходимое для его сексуального развития: «Она (мать) выполняет только свой долг, когда учит ребенка любить: пусть он станет дельным человеком с энергичной сексуальной потребностью и пусть совершит в своей жизни все то, на что толкает это влечение человека». (29) Без эротизации отношений между матерью и ребенком - так следует понимать это место - происходит расстройство сексуального развития. Из него, однако, никак не выводится, что детей их матери или другие взрослые должны рассматривать как полноценные сексуальные объекты и соответственно обращаться с ними. Подобная «рихтовка» психоаналитической теории детского сексуального развития педофилами в их собственных, легко угадываемых целях является примером овеществления, которое, помимо всего прочего, следует назвать просто глупым. (30)

Верно, живая сексуальность детей играет при их совращении взрослыми важную роль. На нее опирается педофильный взрослый. Он толкует выражения детской сексуальности в ситуации совращения, однако, на своем собственном языке. Ференци в статье с программным названием «Смешение языков между взрослыми и ребенком. Язык нежности и страсти» описывает совращение как недопонимание, которое случается следующим образом:

"Взрослый и ребенок любят друг друга; у ребенка возникает шаловливая фантазия поиграть со взрослым в его маму. Эта игра может принимать и эротические формы, но остается, как и прежде, на уровне нежности. Не так обстоит дело с имеющими патологические наклонности взрослыми ... Они принимают шаловливость детей за желания половозрелого человека или позволяют увлечь себя, не думая о последствиях, в сексуальные акты." (31)

Ференци никоим образом не отрицает эротическую активность детей. Напротив, он описывает их поведение в ситуации совращения как ласковое и соблазняющее. На первый взгляд, его описание соответствует более новой эмпирической литературе, в которой активная роль детей в возникновении педосексуальных контактов подчеркивается вновь и вновь. Но это соответствие - лишь внешнее. Ребенок выглядит ласковым и соблазняющим, верно. Но чего хочет ребенок этим достичь? В чем цель его активности? Он хотел бы, в противоположность утверждениям тех взрослых, для которых ребенок является сексуальным объектом, не совратить их на сексуальный акт.

Несомненно, структурированный педофил ищет близости с детьми не исключительно и даже не в первую очередь в целях удовлетворения влечения. Он ищет близости с детьми, чтобы погрузиться в их мир, который соответствует его собственному внутреннему миру. Он хотел бы жить с «детьми, как ребенок» (32), чтобы свою собственную, ненавистную ему взрослую жизнь сделать как бы несуществующей. Ему на некоторое время удается отринуть возведенный между детьми и взрослыми барьер. В момент, когда ему удается это основанное на иллюзиях отрицание, педофил освобождается от конфликтов, которыми отягощена его собственная взрослость, и от чувства вины, которое, по его собственному опыту, лежит на взрослости вообще. Но в сексуальном контакте с детьми педофил остается взрослым, кем он и является, и воспринимается детьми именно так. По сравнению с детскими гениталиями, он обладает огромным, взрослым фаллосом, который характерным образом той самой все еще отрицаемой разнице между детьми и взрослыми возвращает ее значение.

Трагизм педосексуалов заключается, таким образом, в том, что они не могут отступить назад, за достигнутую ими организацию их сексуальности. Так как они являются взрослыми, они принуждены интерпретировать проявления детской сексуальности на языке, соответствующем их собственной стадии развития, т.е. на языке страсти. Но так как они выросли (структурированы) особенным образом, им приходится в то же время полагать, что между ними и ребенком царит и в сексуальном плане глубокая гармония. Как только любимый педофилом ребенок усваивает, после вступления в пубертат, сообразный ему самому сексуальный объект и разрывает, как это обычно бывает, сексуальную связь со своим взрослым любовником, тогда и педофил не может не осознать, что между сексуальностью взрослых и сексуальностью детей существуют реальные различия. С крушением иллюзионного непризнания этих различий становится очевидным, что взрослый никогда не был объектом сексуальной потребности ребенка.


7. Заключительное замечание

Ненасильственные педосексуальные контакты и связи не являются, несмотря на выдвинутые выше критические возражения, чем-то монструозным. В них, возможно, во всяком случае при нынешних резко прочерченных границах между детьми и взрослыми, присутствует количественно бóльшая мера структурного насилия, чем в других эротико-сексуальных взаимодействиях или связях. В них предъявляемое к сексуальным отношениям идеальное требование взаимного удовлетворения потребностей, возможно, едва ли осуществимо. В них, быть может, право ребенка-партнера на сексуальное самоопределение постоянно нарушается. В сравнении с реальностью других сексуальностей это, однако, лишь количественные отличия. И в браке право женщины на сексуальное самоопределение нередко нарушается грубым образом. Точно так же в рамках не вызывающих подозрений сексуальных встреч взаимность удовлетворения потребностей достаточно часто не достигается, подчас одним из партнеров вовсе не планируется. Уголовное право, однако, едва ли могло бы быть подходящим средством для удовлетворения такого рода идеальных требований.

Неограниченная криминализация педосексуальности точно так же не является подходящим средством для улучшения внутреннего климата в педосексуальных контактах или связях. Наоборот: наличие в законе уголовных санкций, помимо немало обсуждаемой вторичной виктимизации [детей] на допросах и судебных процессах, вносит в педосексуальные отношения климат, усиливающий свойственные им нестыковки: криминализация в большей мере вынуждает педофила делать своего партнера-ребенка зависимым «конспиратором», чем это делала бы одна только социальная дискриминация педосексуальности. Криминализация еще усиливает чувства вины во взрослом, с которым ребенок себя отождествляет. Бесспорно, это ведет к дополнительным психическим отягощениям у детей, имеющих сексуальные отношения со взрослыми. Это можно было бы терпеть, только если бы статья 176 УК предотвращала педосексуальные контакты или связи в заслуживающем упоминания числе случаев. Все знания, которыми располагает сексология, говорят нам, что последнее в высшей степени маловероятно.

оригинал статьи с примечаниями

Также см.