Вверх: оглавление

Предисловие
Д-р Джойслин Элдерс

Америка переживает затяжной сексуальный кризис. Мы прочно заняли первое место в западном мире практически по всем сексуальным проблемам: по подростковой беременности, абортам, изнасилованиям, инцесту, сексуальному злоупотреблению детьми, ЗППП, СПИДу и многим другим. Однако когда главный врач страны взывает к действиям, призванным улучшить сексуальное здоровье нации путем всеобъемлющего полового просвещения в школах, путем пропаганды воздержания среди подростков и других мер, направленных на воспитание в подрастающем поколении ответственного сексуального поведения, призывает разрушить наш «заговор молчания» в отношении сексуальности, мы предпочитаем отправить главного врача в отставку.

Прим. переводчика: Surgeon General - главный врач гос. службы здравоохранения - высший медицинский пост в правительстве США (непосредственно подчиняется министру здравоохранения и социальных служб). Джойслин Элдерс занимала этот пост в администрации Клинтона, но вынуждена была подать в отставку из-за скандала, поводом для которого послужило ее публичное высказывание, что в качестве альтернативы сексу подросткам можно рекомендовать мастурбацию.

Заболевания, передающиеся половым путем, - от просто серьезных до смертоносных - факт повседневной жизни американских школ и «спальных районов» городов по всей стране. Дезинформация и запугивание по поводу самых заурядных сексуальных практик, той же мастурбации, цветут пышным цветом. Несмотря на эти факты, несмотря на горячую поддержку, которую встречает у родителей идея детального сексуального просвещения их детей как в школе, так и дома, наше общество упорно не желает сделать сексуальное просвещение частью школьной программы всеобъемлющего санитарного просвещения и испытывает тревогу по поводу «детского секса», доходящую до истерики. Наша государственная политика в области сексуального образования, очевидно, мотивирована идеологией, а не соображениями практической пользы. Тем не менее какой бы распространенной, политически выгодной или популярной ни была та или иная программа, именно ее эффективность в плане профилактики и исправления того поведения, которое породило нынешний сексуальный кризис, должна быть определяющим фактором в ее оценках.

Парадоксальным образом автор этих строк, которая прославилась своей откровенностью в вопросах сексуальности, выросла в среде, в которой о сексе не говорили никогда. Моя жизнь началась среди людей, для которых любые упоминания о сексе были абсолютным табу, а теперь моя профессия обязывает меня к тому, чтобы почти ежедневно лицом к лицу сталкиваться с самыми тяжелыми проблемами, связанными с ним. Я знаю не понаслышке, что такое невежество, и понимаю, насколько важно, жизненно важно быть информированным. Мне приходилось общаться с родителями, которые только что узнали, что их ребенок родился с гениталиями, по которым затруднительно определить его пол, и с родителями, чьи дети не проявляли никаких признаков полового созревания. Я потратила значительную часть моей профессиональной жизни, пытаясь просветить людей и разработать меры социальной политики, направленные на решение тех проблем, которые разъедают саму ткань нашего общества: подростковой беременности и ее частых последствий в виде нищеты, невежества и фактического рабства, ВИЧ, СПИДа и других болезней, передающихся половым путем. Мой жизненный опыт во многом объясняет то, почему я часто не могу сдержаться, когда слышу, что кто-то осуждает главного врача страны, родителей или кого-то еще за призывы к использованию презервативов, например. Как очень верно и образно подметил Айра Райсс в своей книге «Преодолеть сексуальный кризис Америки», клятвы целомудрия рвутся гораздо легче, чем латекс, из которого сделаны презервативы. Истерия по поводу секса никак не дает нам подступиться к решению этих насущнейших проблем, а страдают от этого в первую очередь те, кто острее всех нуждается в информации: наши юные граждане, бедные и необразованные люди. Невежество не может быть блаженным.

Все это делает «Вредно для несовершеннолетних» книгой жизненно важной, дающей новый, пока еще единственный в своем роде взгляд на весь этот клубок критических проблем. Сводя воедино сведения, полученные из средств массовой информации (в том числе малоизвестных), из бесед с детьми, подростками и их родителями, и проницательный анализ, Джудит Левин пылко взывает к честности и откровенности в разговоре с детьми о сексе. Она срывает покров тайны с той консервативной политической «повестки дня», которая на самом деле стоит за многими мерами по так называемой «защите детей». Вероятно, самое ценное в ее книге - это то, как четко она обрисовала определяющий - и часто скрытый - факт дискуссий о сексуальности в нашей стране: влияние религиозных правых (или тех, кого я, как многие знают, в свое время назвала «очень религиозными не-христианскими правыми»). Я много раз говорила и писала о том отвращении, которое у меня вызывают люди, влюбленные в эмбрион (речь идет о «борцах против абортов» - прим. перев.), но не готовые палец о палец ударить, чтобы помочь уже родившимся детям. «Вредно для несовершеннолетних» не только делает предельно ясной жизненную необходимость предоставления откровенной и точной информации о сексуальности людям всех возрастов, но и предлагает толковую, позитивную и осуществимую программу для достижения этой цели.

Опасен не секс сам по себе, опасно отношение к нему как к чему-то опасному. Мы должны трезво и, может быть, в чем-то даже прозаично относиться к тому, что, в общем, и является прозой жизни. Джудит Левин убедительно доказывает, что существует тесная связь между теми ценностями, которые мы исповедуем в нашей сексуальной жизни, и теми ценностями, которые мы исповедуем как общество. Она права: секс - это вопрос морали, но не в том смысле, который пытаются навязать нам «христианские правые». Детей необходимо учить сексуальной этике и ответственности, дома и вне дома, точно так же, как мы учим их вести себя во всех сферах частной и общественной жизни. Учить детей самоуважению, позитивному самовосприятию, принятию правильных решений - вот что значит, в моем понимании, сексуальное образование.


Замечание автора

Большая часть исследований, послуживших основой для данной книги, включая интервью, были проведены с 1996 г. по начало 2000 г., статистические данные были обновлены в 2001 г. Имена и фамилии всех, о ком идет речь в книге, за исключением профессиональных и должностных лиц, изменены, как и некоторые личные подробности.


Благодарности

Одна из самых приятных вещей для автора книги - благодарить тех, кто помогал ему в ее написании. Конечно, среди них и те, кто кормил автора обедами и ужинами, и те, кто подсказывал ему идеи, и те, кто подбадривал его в трудные минуты этого процесса на протяжении всех лет работы над проектом. Поскольку процесс был трудным очень часто, а лет он занял очень много, автор получил от своих помощников очень много обедов и ужинов и очень много идей - и огромное количество жизненно необходимого ободрения. Так что начну с того, что попрошу прощения у тех, кого не называю; для тех же, кого называю, как всегда, делаю успокоительную оговорку: вы не несете ответственности за то, что в этой книге я что-либо нарушила, не соблюла, преступила или сглупила.

Благодарю мою авторскую группу - Аллана Берюбе, Джефри Эскофье, Эмбер Холлибо, Джонатана Каца и Кэроль Вэнс - за их ежемесячные порции верности, мудрости и макаронных блюд. Члены группы, а также Билл Финнеган, Джеймс Кинкейд, Гарри Маурер, Вэналин Грин, Пегги Брик, Лионор Тифер и Шэрон Лэм прочли рукопись частично или полностью (некоторые по несколько раз!) и высказали свои тонкие и щедрые замечания. В издательстве Mother Jones Сара Поллок оказала мне ценнейшее и бесконечно терпеливое наставление в подготовке того, что в конечном итоге стало Главой 3, а Джинн Броко спасла мою шкуру, тщательно проверив все факты. Стив Фрейзер был первым, кто принял книгу к редактированию, когда все остальные бежали от нее, как черт от ладана, и оказывал ей высококвалифицированную и стимулирующую редакторскую поддержку, пока не ушел из издательского бизнеса. Издательский бизнес много потерял в лице этого знающего, серьезного и мужественного человека. Мне же повезло в конце концов попасть в заботливые руки Кэрри Маллен из Издательства Университета Миннесоты, которая всем доказала свою приверженность непопулярным идеям и научной объективности, не ограниченной рамками той или иной дисциплины. Я премного благодарна и рецензентам Издательства, которые точно указали мне на слабости книги. Там, где я к ним прислушалась, мне удалось найти более сильные аргументы.

Значительная часть процесса написания книги оказалась для меня настоящей битвой. С течением времени политический и коммерческий климат казался все более враждебным к ее идеям и - что более важно - к сексуальному счастью детей, что вызывало во мне чувство одиночества и уныния. В то же время те, кто остался верен идеям книги, только выросли в моих глазах. В моем ближайшем кругу Дебби Нейтан, Боб Шателль и Джим д'Антремон заслужили мое восхищение тем, что упорно продолжали трудиться на благо безвинно обвиненных во время «паник сексуального злоупотребления», когда уже почти все забыли о них. Лиэнн Кац, исполнительный директор Национальной коалиции против цензуры (ныне, увы, покойная), пророчески предвидела, каким культурным бедствием станет сексуальная цензура, и никогда не боялась рисковать собой во имя свободы всех форм человеческого самовыражения. Ее преемница Джоун Бертин оказалась ей достойной заменой. Среди психотерапевтов Лионор Тифер - не того сорта человек, которому все набиваются в друзья, зато она всегда оказывает влияние на представителей своей профессии, и не только своей, своей твердой, здравой, «просексуальной» и в то же время антисексистской позицией и активизмом.

На страницах этой книги я бросаю стрелы критики в адрес сообщества всеобъемлющего сексуального образования (имеются в виду организации, выступающие за ознакомление детей/подростков со всеми аспектами сексуальности, а не только с теми, которые им «должно знать» - прим. перев.). Тем не менее без таких организаций, как Планируемое родительство (Planned Parenthood), Совет Соединенных Штатов по сексуальной информации и образованию (SIECUS), Сеть образования для семейной жизни (Network for Family Life Education) и Защитники юных (Advocates for Youth), и без таких прогрессивных педагогов, как Пегги Брик, Сьюзи Уилсон, Памела Уилсон, Дебора Роффман, Конни Маккэффри, Элизабет Каспарян и Лесли Кантор, в Соединенных Штатах не было бы и намека на приличное сексуальное образование. Когда я их критикую, и подчас резко, я делаю это со смирением.

Ряд библиотек и их библиотекарей оказали мне неоценимую помощь: SIECUS, Political Research Associates, библиотека Университета штата Вермонт и Нью-йоркская публичная библиотека. Фонд Гольдензона предоставил мне средства на исследования, которые были необходимы для Главы 2.

Один из лейтмотивов моей интеллектуальной жизни - недостаточность большинства общепринятых категорий - Мужчина, Женщина, Ребенок, Нормальный, Отклоняющийся, их неспособность уловить значение того, что они призваны обозначать. Большинство из того, что интересует меня, попадает в бесконечную не-категорию Иное. Поэтому в почетном списке Иные помощники я благодарю (в алфавитном порядке): Билла Андриетте, Линн Микель Браун, Дэвида Воловица, Джанет Джейкобс и ее семью, сотрудников и подопечных центра District 202 в Миннеаполисе, Филипа Каушалла, Дайэн Кливер, Марти Кляйна, семью Левиных, Расселла Миллера, Национальный союз писателей, Стива Нокса, Пола Оками, Урсулу Оуэн, группу «Пассовер», Флавио Помпетти, Джоун и Стива Раппапорт, Линду и Кевина Рид, Сьюзан Ричман, Марту и Марти Рот, комитет «Секс и цензура» Национальной коалиции против цензуры, Джонатана Силина, Чиро Скотти и литературную редакцию Business Week, Энн Снитоу, Лизу Спрингер, Кэролин Стэк, Лэрри Стэнли, Шэрон Томпсон, Денизу Трюдо, Джорджа и Бетси Уайтхед, Элизабет Уилсон, Эмили Файнштейн, Роджера Фокса, Марджори Хайнс, Дженни Хоффман, Кэрола Хопкинса, Дебру Хэффнер, Джулиуса Левина Силло и Энн Эйджи. Я выражаю мою глубочайшую признательность каждому из сотен моих источников, с которыми я подолгу беседовала, а подчас и прямо-таки донимала их своими расспросами, а в особенности - множеству родителей и детей, от которых я узнала многое из того, что мне было необходимо знать, но чьи имена я обещала сохранить в тайне.

Джой Хэррис - самый лучший литературный агент, о котором только можно мечтать, и гораздо больше, чем просто литературный агент. Ее талантливая сотрудница Стефани Абу закрыла собою брешь в нашем фронте и нашла пристанище для моей книги в тот момент, когда я почти уже потеряла надежду.

Я познакомилась с Дженис Ирвайн вскоре после того, как принялась за «Вредно для несовершеннолетних», и она стала «повивальной бабкой» моей книги в большей степени, чем какой-либо иной отдельный человек. Открыв мне свою душу, сердце, дом и обширные познания о предмете - несмотря на то, что она сама в тот момент работала над конкурирующим проектом, - Дженис Ирвайн стала моим главным интеллектуальным резонатором и, что не менее важно, дорогим другом.

Я посвящаю эти страницы моему партнеру Полу, чья верность истине и справедливости вдохновляет меня и чьи любовь и юмор перед лицом всего ложного и несправедливого - одна из главных причин, почему я каждое утро поднимаюсь с постели.


Вступление

Опасность и удовольствие, родительство и детство

Снова появляется опасность, мать морали - великая опасность - но на сей раз вытесненная на индивида, на родных и близких, на улицу, на собственного ребенка, на собственное сердце, на глубочайшие тайники желания и воли.
Ницше, «По ту сторону добра и зла» (1886 год)


В сегодняшней Америке почти невозможно опубликовать книгу, утверждающую, что дети и подростки могут получать сексуальное удовольствие, не подвергаясь при этом никакой опасности.

Наверное, я должна была понять это еще пять лет назад, когда мой литературный агент начала рассылать предложение о публикации по коммерческим издательствам. Одно издательство за другим отвергало это предложение. «Левин - увлекательный автор, и ее аргументация сильна и провокативна, - писал один из издателей в типичном уведомлении об отказе, - но мы не представляем себе, как такая точка зрения может найти достаточное количество читателей, чтобы мы могли взяться за этот проект». Все уведомления завершались той или иной вариацией вечного товарищеско-редакторского: «Желаю удачи». Теперь всякий раз, когда я слышу эту фразу, мне чудится в ней саркастическое фыркание.

Когда один из самых серьезных коммерческих редакторов принял-таки мое предложение и я написала первую черновую рукопись, его отзыв был ободряющ, но трезв. «Это смелая книга, - писал он мне, - для которой, как становится удручающе ясно из присланных Вами глав, трудно было бы найти худшее время». Он оказался, как никогда, прав. Он был уволен (не из-за моей книги), а моя рукопись была передана другому старшему редактору. Когда та отказалась (будучи матерью тринадцатилетней девушки, она написала мне дипломатично: «Я просто не могу относиться к некоторым из поднятых Вами вопросов достаточно объективно, чтобы быть Вашим наставником»), книгу приняла женщина, только что назначенная на эту должность. Она затеяла затянувшийся на целый год процесс, который должен был сделать книгу, как она выразилась, «более съедобной для родителей», которые теперь предполагались ее единственной целевой аудиторией. Она просила добавить в книгу «утешительных посланий», испещрила рукопись предупреждениями, молящими об удалении: «Это предложение неприятно для родителей». «Многим родителям это будет трудно переварить». Она предложила мне, чтобы не пугать родителей, убрать из вступления слово «удовольствие».

В результате рукопись так и не стала достаточно parent-friendly (англ. «дружественной к родителям», по аналогии с комп. user-friendly «дружественный к пользователю»). Рукопись покинула это издательство и скиталась по другим, где ее также признали коммерчески бесперспективной. Одна редколлегия даже назвала ее «радиоактивной». В ту же неделю, когда я получила этот «счетчик Гейгера», в «Нью-Йорк таймс» было опубликовано объявление размером в газетную полосу, в котором рекламировалась книга Джона Грея «Дети приходят с небес». Рекламный текст гласил, что, стоит только родителям прочитать эту книгу, как их дети станут здоровыми, счастливыми, послушными и успешными. Пухленькие херувимчики по краям наводили на мысль, что и крылышки у них могут вырасти.

Чтобы прогнозировать, какие книги будут пользоваться спросом, издатели стараются держать руку на коллективном пульсе; им нравится думать, что их рейтинги представляют собой некое подобие ЭКГ господствующей культуры. У них есть два вида «датчиков»: цифры продаж аналогичных книг или других книг того же автора и нечто менее конкретное - субъективное ощущение ответственного редактора, которое в издательском бизнесе принято называть инстинктом.

Я знаю, что авторам легко находить оправдания, почему их книги не издают, и, если я оправдываюсь, что же - прошу меня простить великодушно. Но также позвольте мне предложить объяснение того, что призошло с «Вредно для несовершеннолетних»: да просто История с ней произошла. «Инстинкт», который руководил редакторами, ощущавшими себя и родителями, и доверенными лицами воображаемых родителей-читателей, находился под влиянием конкретных культурных, экономических и политических сил и событий прошлого и настоящего. Те силы и чувства, которые чуть не сожрали «Вредно для несовершеннолетних», - ровно то самое, о чем повествует «Вредно для несовершеннолетних».

Эта книга, в конечном итоге, о страхе. Страхи Америки по поводу детской сексуальности одновременно и специфически современны (я уверена, что четверть века назад у меня не могло бы быть подобных проблем), и глубоко историчны. «Вредно для несовершеннолетних» повествует о том, как этот страх смог вонзить свои когти в Америку в конце двадцатого века и как теперь, поддерживаемый сентиментальной, иногда циничной, политикой «защиты детей», он всецело поглотил наши мысли и действия. Книга исследует политику и практику, затрагивающую повседневную сексуальную жизнь детей и подростков - цензуру, психологию, сексуальное образование, семейное, уголовное и репродуктивное законодательство, а также тот сорт журналистики и «советов родителям», который предлагает «решения», лишь воспроизводящие страх, подобно «волшебным свечам» для торта, которые вспыхивают заново, сколько их ни задувай.

Архитекторы и практики всего вышеназванного для обозначения того, что они делают, используют выражение «защита детей». Но, как показывают истории реальных детей и их семей в моей книге, результаты их деятельности часто противоположны их словам. Воистину, сексуальная политика страха вредна для несовершеннолетних.


Частная жизнь

Если родители в начале двадцать первого века чувствуют страх, для этого есть веские причины. Глобализирующаяся экономика, создавая новое богатство, дает лишь условную и избирательную уверенность в завтрашнем дне. По данным Бюро переписи населения, опубликованным в начале 2000 года, доля населения США, не вылезающего из нищеты, не меняется уже четверть века, замерев на отметке 12 процентов, а доходы и стоимость имущества наименее высокооплачиваемого сегмента трудящихся (нижних 20 процентов) за тот же период даже снизились. Даже у выгодоприобретателей нынешнего бума ощущение головокружительных возможностей может мгновенно превратиться в головокружение от нестабильности - как это произошло весной 2000 года, когда индекс акций высокотехнологичных компаний Nasdaq рухнул и за биржевым крахом последовали массовые сокращения штатов. Этот крах был тошнотворным напоминанием о 80-х годах, когда даже управляющим компаний не было пощады, поскольку их фирмы объединялись и закрывались, а новая метла экономической «гибкости» выметала «надежность занятости» как анахронизм, мешающий извлечению прибыли.

Иероглифы биржевой ленты Уолл-стрита, когда-то интересовавшие только богатых и их брокеров, стали вестниками судеб миллионов - не только потому, что владельцев акций стало как никогда много, но и потому, что стало как никогда много людей, которым не на что рассчитывать, кроме как на частный сектор. Снижая налоги на самых богатых, политики от обеих партий одновременно урезали государственную поддержку тех общественных институтов, которые помогают всем гражданам и объединяют их - таких, как школы и университеты, библиотеки, общественный транспорт, детские сады и ясли, больницы; государство даже вышло из «бизнеса» управления собственными тюрьмами. Результирующий «избыток», как заявил президент Буш, подписывая закон об исторически огромном сокращении налогов, должен был вернуться в виде будущих сокращений налогов «народу» - или, во всяком случае, самой богатой его части.

Социальным коррелятом экономической приватизации являются «семейные ценности» - идея, как ее сформулировала культуролог Лорен Берлант, что гражданство - дело интимной жизни, «только для членов семей». Не говоря уже о том, что она лишает гражданских прав тех, кто не является «образцовыми» членами семей (не состоящих в браке, геев и лесбиянок, подростков-беглецов, одиноких стариков), эта новая декларация Соединенных Семей Америки в сочетании с требованием экономической самодостаточности имеет парадоксальный эффект: она делает спасение хваленой, но «утопающей» Семьи делом рук самих «утопающих».

У ошеломленных родителей остаются лишь два источника совета и помощи: СМИ и рынок. Журналы для родителей называют очередную «опасность месяца», снабжая жаждущих ясности матерей и отцов списком готовых названий для их самых смутных страхов: радиация от телевизора, хлор, медицинские пипетки, «железные» таблетки, автоматы для открывания гаражных ворот, надувные шарики, батуты, фуфайки на шнурках. Новостные еженедельники присоединяются к тревожному хору, провозглашая опасности менее конкретного, более «морального» свойства. «Как нам уберечь детей наших?» - вопрошала в середине 90-х обложка журнала «Лайф», окружив хрупкое личико голубоглазой девочки-блондинки венком из набранных жирным шрифтом ужасов: «СЕКСУАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ, ПОХИЩЕНИЕ, ТЕЛЕВИДЕНИЕ, НЕСЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ, РОДИТЕЛЬСКОЕ НЕБРЕЖЕНИЕ, НАСИЛИЕ, НАРКОТИКИ, СКВЕРНОСЛОВИЕ, ОТЧУЖДЕНИЕ». Под обложкой соответствующая статья, как и статьи о хлоре и фуфайках, предлагала мало ответов на заданный вопрос, за исключением тех, которые можно купить у частных фирм.

«Выращивание детей» становится все более суровым испытанием на соответствие жестким стандартам успеха и неотвратимости наказания за неуспешность, личную неуспешность. В конце 90-х годов девятнадцатилетняя мать-одиночка, получая то отказы, то волокиту в ответ на попытки добиться помощи ребенку от программы Медикейд (гос. программа бесплатной медицинской помощи малоимущим - прим. перев.), прилежно продолжала грудное вскармливание, не зная о том, что ее молоко было недостаточно питательным. Ребенок умер от истощения, а мать была осуждена уголовным судом за то, что заморила его голодом. Тем временем в пригородах родители - представители среднего класса - из кожи вон лезут, чтобы соответствовать требованиям воспитания более закаленных, более здоровых, более компьютерно грамотных, «эмоционально умных» и, после известных массовых расстрелов в колорадской школе «Коламбайн», менее смертоносных детей. «Пока Челси готовится к отъезду, чтобы поступить в колледж, мы с Биллом постоянно прокручиваем в памяти последние 17 лет, - писала Первая Мама страны в журнале «Ньюсуик» в ожидании того, что ее гнездышко опустеет. - Мы всё спрашиваем себя, полностью ли мы использовали каждую минуту, чтобы подготовить ее к вызовам взрослой жизни». Каждую минуту, заметьте.


Паника

Вместе с ощущением социальной и экономической шаткости в последние два десятилетия разгорелась и паника по поводу детской сексуальности. Разменной монетой американских страхов часто становится все сексуальное; секс рассматривается одновременно и как непременное условие личной самореализации и успеха, и как потенциальная причина самых ужасающих личных и социальных катастроф. А народные страхи по поводу секса всегда вьются вокруг самых уязвимых: женщин и детей.

Политическое выражение этих страхов в конце двадцатого века пришло из двух чуть ли не диаметрально противоположных источников. С одной стороны были феминистки, чье политическое движение вскрыло истинные масштабы изнасилований и домашнего сексуального насилия против женщин и детей и добилось принятия законов, карающих насильников и положивших конец логике «жертва сама виновата». С другой стороны религиозные правые ввели в политику понятие о том, что женщины и дети нуждаются в особой защите, поскольку они «по природе» чужды всякому сексу.

Как мы увидим далее, между двумя этими течениями возник нелегкий для них обоих, тем не менее имеющий прецеденты в истории, альянс. Сексуально консервативные феминистки объявили откровенную эротику насилием над женщинами; правые, собравшись с ними на некоем подобии встречи в верхах, проходившей на заседаниях Комиссии Миса по порнографии в 1986 году, ухватились за их теорию, дабы оправдать тотальные репрессии против взрослой порнографии, а затем и против якобы засилья «детской порнографии». Охота на ведьм, развернувшаяся по поводу «сатанистского сексуального использования детей» (которое как нельзя кстати подоспело к панике по поводу детской порнографии, а позже переросло в общую панику по поводу «злоупотребления детьми»), подействовала на страхи феминисток и правых, как философский камень. Феминистские волнения по поводу беззащитности детей перед похотью взрослых постепенно разрослись в целую индустрию психотерапии, главным занятием которой является выискивание «забытого» сексуального злоупотребления в детстве пациенток. Религиозные консерваторы, в основном женщины из среднего класса, чувствующие угрозу своим «традиционным» семьям, исходящую от социально-сексуальных тектонических сдвигов, начавшихся в то время, перевели эти волнения на язык своих собственных мрачных предчувствий. Они видели, как «святотатство» - в виде абортов, разводов, гомосексуализма, внебрачного подросткового секса и секспросвета - повсюду изгоняет «святость». Для них не было ничего удивительного в том, что взрослые, с главным групповым насильником Сатаной во главе, объединяются в подпольные «сети», чтобы насиловать невинных детей.

На протяжении четверти века, в тесном сплетении умышленных политических стратегий, профессиональной беспринципности и народного остолбенения, сексуальное беспокойство накалялось до уровня тревоги, которая, бурно вскипая, выливалась во всеобщую панику; истерия полностью вытеснила рациональный дискурс, даже в залах солидных информационных агентств и высших судов. СМИ сообщали о том, что детям угрожают такие сексуальные опасности, которые их родителям не снились и в страшном сне. Помимо остервеневших от похоти сатанистов, отовсюду выпрыгивали интернетные хищники-обманщики, скаутские вожатые-порнографы, священники-насильники - СМИ заполонила целая армия сексуальных злодеев, которая, как утверждалось, была более коварной и многочисленной, чем когда-либо прежде. «Наставления "не разговаривай с незнакомыми" уже не достаточно, - гласила надпись на задней обложке опубликованной в 1997 году «книги советов» Кэрола Коупа «Stranger Danger» (англ. stranger - незнакомец, danger - опасность, букв. «опасность, исходящая от незнакомцев»). - Того, что работало тогда, когда мы сами были детьми, для современного мира просто мало». Полицейские проводили инструктажи среди воспитанников детских садов на предмет того, как отличить «хорошее прикосновение» от «плохого прикосновения», учителя младших классов преподавали своим ученикам краткий курс (с последующими контрольными вопросами) по теме «sexual harassment», колледжи проводили с первокурсниками семинары по теме «изнасилование на свидании» в первую же неделю после их зачисления. А начиная с первого урока секспросвета детей муштровали в строгостях воздержания, в умении сказать «нет», чтобы защититься от безудержного вожделения как своих сверстников, так и своего собственного.

Реальной новостью, стоявшей за всеми этими «новостями», гораздо более правдоподобной и потому, вероятно, гораздо более пугающей для послевоенного поколения родителей, чем сказки о насильниках младенцев в черных балахонах, была новость о том, что подростки занимаются сексом все больше, начинают им заниматься все раньше и их секс становится все изощреннее, со все более серьезными последствиями. А эта новость не далека от истины. Более раннее физическое созревание в сочетании с более поздним вступлением в брак означает, что между наступлением физической готовности к сексу и его «легализацией» проходят от пятнадцати до двадцати лет. Поэтому вряд ли кого-то удивит, что 90 процентов гетеросексуальных американцев совершают свое первое половое сношение до того, как вступают в брак (если вообще в него вступают), и у большинства из них это происходит до того, как им исполняется 20 лет (teenager по-английски - лицо в возрасте от 13 до 19 лет включительно; на русский это слово обычно переводят как «подросток» либо - реже - «тинейджер»; в оригинале книги teenager и adolescent - собственно «подросток» - употребляются как синонимы - прим. перев.). Один из четырех таких подростков заражается ЗППП каждый год: чаще всего это генитальный герпес, гонорея или хламидиоз.

С другой стороны, страх того, что дети занимаются сексом в средних классах школы, большей частью не обоснован: всего лишь две из десяти девочек и три из десяти мальчиков совершают свое первое половое сношение до того, как им исполняется пятнадцать лет; при этом среди подростков африканского происхождения таких больше, чем среди подростков латиноамериканского происхождения, а среди подростков латиноамериканского - больше, чем среди подростков европейского происхождения.

Однако если мы сравним сексуальную активность подростков 90-х с активностью их родителей в 70-х и их бабушек и дедушек в 50-х, мы не увидим бешеного роста. В середине века 40 процентов подростков сообщали о себе, что имели добрачный секс, из девушек - 25 процентов. В 70-х годах эти цифры значительно выросли. Но, как отмечают Барбара Эренрайх, Глория Джейкобс и Дирдри Инглиш, «сексуальная революция» была революцией на самом деле только для женщин, которые почувствовали, что могут вести себя так, как мужчины вели себя всегда; мужское сексуальное поведение изменилось не очень сильно. К 1984 году доля сексуально активных среди девушек в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет достигла почти половины. С тех пор рост подростковой сексуальной активности происходил не так быстро, а в последние годы она даже несколько упала. В 1990 году из девушек в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет сексуально активны были 55 процентов. К 1995 году этот процент вернулся на отметку 50. Сегодня он остается на уровне 50 процентов - в точности там, где он был в 1984 году. Что касается младших подростков, то в середине 50-х годов лишь три из ста девочек теряли девственность до своего пятнадцатилетия; в середине 70-х - одна из десяти; сегодня - две из десяти. Еще один фактор: в 50-х годах очень многие подростки занимались сексом, который не считался проблемой, поскольку не был добрачным: в то десятилетие США занимали первое место среди стран Запада по доле населения, вступающего в брак в подростковом возрасте.

Кроме того, количество «сексуально активных», то есть имевших хотя бы одно половое сношение, подростков ничего не говорит ни о качестве, ни о количестве самой этой активности, которое у многих их них весьма скромное. В одном типичном исследовании сексуально активных юношей в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет 90-х годов более половины признались, что за последний год «делали это» менее десяти раз, а 10 процентов - что «сексом», что бы они ни подразумевали под этим словом, не занимались ни разу. Как сказал мне один исследователь-эпидемиолог, «большинство сексуально активных подростков не очень сексуально активны».

Несмотря на эти совсем не сенсационные факты, в СМИ почти каждое сообщение на тему подростковой сексуальности подается со всеми «приправами» сенсационности: шоком по поводу сообщаемых фактов и укоризненным испугом по поводу того, что читатели этих фактов не знают. «Все, что ваши дети уже знают о сексе* (*спорим, вы боитесь спросить)», - содрогалась обложка журнала «Тайм» в середине 90-х годов. «Десятки интервью с учениками средних классов приоткрывают шокирующий мир, с которым родители предпочли бы не сталкиваться», - обещала рекламная аннотация на обложке журнала «Ток», под которой скрывался материал Люсинды Фрэнкс о сексе и наркотиках в жизни небольшой группы нью-йоркских школьников из привилегированных семей. Статья, автор которой умудрилась в двух абзацах и посокрушаться о том, что детки слишком малы, чтобы справляться с эмоциональными сложностями сексуальных отношений, и посетовать на то, что они вступают в них без должной эмоциональной вовлеченности, носила типично гиперболический заголовок: «Сексуальная жизнь ваших детей».

Почти в каждой статье и передаче приглашенные эксперты расписывают причины, почему подростки занимаются сексом, и все эти причины исключительно плохие: на них давят сверстники, или ими манипулируют педофилы; они слишком много пьют или употребляют слишком много наркотиков; слушают рэп или скачивают порнографию; слишком загружены, или у них слишком легкая жизнь; ими злоупотребляют, или они сами любят злоупотреблять; чувствуют себя бессмертными или стремятся поскорее умереть; богаты и испорчены или бедны и деморализованы; их воспитывают в излишней строгости или в чрезмерной вседозволенности; они невежественны или слишком много знают.

На самом деле все эти глубокомысленные рассуждения спецов - большей частью чистые догадки. Демографы прогнали через свои компьютеры десятки социологических и биологических факторов развития, тысячи раз: расу и этническое происхождение, проживание в городе или деревне, структуру семьи и эмоциональную близость к матери, употребление наркотиков, успеваемость в школе и гражданство - в сочетании с «исходами»: такими, как возраст начала и частота половых сношений, виды контрацептивов и частота их применения, частота абортов и живых рождений, разница в возрасте между партнерами, количество партнеров и, в последнее время и пока еще редко, доля анального и орального секса в половых контактах. И все эти исследования покрывают лишь маленький кусочек территории сексуального опыта. Консервативные законодатели практически прекратили государственное финансирование исследований сексуального поведения взрослых, их мотивов, их чувств. Что же касается исследований несовершеннолетних - соответствующие опросы, по сути, поставлены вне закона. Что дети и подростки чувствуют по поводу секса? Что они на самом деле делают? Очень немногие исследователи задают эти вопросы, и вряд ли в обозримом будущем их число заметно возрастет.

Испытывая брезгливость - или попросту находясь в неведении - относительно фактов, родители с готовностью принимают худшие догадки экспертов о сексуальных мотивах своих детей. Они как будто не в состоянии вообразить себе, что их детей в сексе привлекает ровно то же самое, что и их самих: им нравится человек, с которым они им занимаются, или они его любят. Секс дает им чувство красоты, ощущение того, что их ценят, счастья или силы. Да просто удовольствие.

СПИД нависает над всеми этими страхами и преувеличениями мрачной тенью и дает пищу паникерам. Он стал символом всего тайного и непостижимого, что есть в сексе, и этот факт усугубляется нежеланием руководителей здравоохранения и образования распространять среди подростков правдивую, трезвую информацию и проверенные методы профилактики. Это заболевание, которое совсем не сложно предотвратить, стало синонимом чего-то неуправляемого, непредсказуемого, синонимом страха. А если секс несет в себе беду, то и рассуждать об удовольствии - недостойно, даже безрассудно.

Сегодня факты говорят о тот, что подростки учатся справляться с опасностями секса, не поступаясь удовольствием (в 90-х годах они пользовались презервативами даже чаще, чем взрослые), тем не менее подростковый секс продолжают рассматривать как нечто абсолютно неуправляемое и бедственное. В профессиональной литературе секс между подростками характеризуется как «фактор риска», в одном ряду с пьянством и ношением оружия, а потеря девственности - как «onset» (англ. «приступ», «наступление») полового сношения, как будто это болезнь. Один из научных журналов, часто публикующий доклады о половом поведении подростков, называется «Заболеваемость и смертность».


Рождение Ребенка

Желание защитить ребенка, хотя оно и не является чем-то природным или неизбежным, почти до боли понятно каждому, кто когда-либо его испытывал. «Все сводится к одному, - говорит Джанет Джейк, сорокашестилетняя мать из Сан-Франциско, наблюдая за тем, как ее двенадцатилетний сын несется на скейтборде вниз по тротуару, расположенному на крутом склоне, и перелетает через самодельную полосу препятствий, сооруженную из ящиков и досок. - Ты не хочешь, чтобы твоему маленькому было больно». В общем и целом, Джанет позволяет детям многое (ежится, но не запрещает скейтбордное лихачество). Но как только речь заходит о сексе, она становится, по ее собственным словам, «твердокаменным консерватором». Как и многие другие родители, Джанет полагает, что ее сексуальная «охранительность» по отношению к детям - «удел всех смертных».

Но идея о том, что именно секс - то, от чего «маленьким» может быть больнее всего, - едва ли удел всех смертных, будь то в настоящем или прошлом. Понятие о том, что секс угрожает чуть ли не самому существованию детей, лишает их детства, зародилось всего лишь около 150 лет назад.

Как пишет влиятельный французский историк Филипп Арьес, до восемнадцатого века европейские общества не рассматривали то, что мы теперь называем детством, как длительный период зависимости и защиты, продолжающийся и тогда, когда молодой человек уже вполне созрел физически и социально. Вплоть до примерно 1750-х годов, едва оторвавшись от материнской груди, человек вливался в великое людское море, где делил труд и досуг со своими собратьями, старыми и юными. Когда ему исполнялось семь, его могли отдать в судомойки или ученики сапожника; в четырнадцать он мог быть солдатом или королем, супругом и родителем; в сорок, более чем вероятно, он был уже мертв.

Теория Арьеса об «изобретении детства» вызвала ожесточенные споры и подверглась серьезному пересмотру, с тех пор как он впервые выдвинул ее в 1960 году (именно ему в значительной мере мы обязаны возникновением и развитием плодотворной и активной дисциплины «истории детства»). Хотя многие историки соглашаются с его основополагающим тезисом, что положение молодых людей в обществе старших в прошлые века было более подвижным и они не пользовались теми мерами специальной защиты, которые созданы для них теперь, и что из-за высокой детской смертности у взрослых не формировалась эмоциональная привязанность к детям так скоро, как она формируется сегодня, все же в науке существует консенсус насчет того, что как взрослые, так и сами дети признавали существование отдельной категории человека, именуемой Ребенком. Л. Поллак, например, изучил 415 первичных источников за период с 1500 по 1600 год и пришел к выводу, что идея Арьеса «недоказуема... Даже если к детям и относились не так, как сегодня, из этого вовсе не следует, что их не считали детьми».

Касательно сексуальности и ее роли в «мирском грехопадении», однако, вплоть до восемнадцатого века детей рассматривали совсем не в том ключе, в котором их рассматривают сегодня: они не были обязательно «хорошими», а взрослые - «плохими», лишь в силу продолжительности их пребывания на земле. В пуританской Америке, на самом деле, все было ровно наоборот. Дети рождались во грехе, однако считалось, что они способны к исправлению через религиозное окормление и социализацию, которые происходили по мере того, как они росли. Как пишет Кэрин Кэлверт в своей изумительной книге об истории материальной культуры детства в Америке, игрушки и детская мебель периода пуританской колонизации «подталкивали ребенка к контакту со взрослыми, к вхождению в их мир. Обычай укладывать детей спать в одну постель со взрослыми, использование помочей и ходунков для помещения детей в гущу взрослой жизни были следствием такого видения мира, при котором превращение несовершенного ребенка в цивилизованного взрослого рассматривалось как естественный и желанный ход вещей».

В середине восемнадцатого века, сначала в Европе, идеология «хода вещей» сменилась на свою прямую противоположность. Как показал исследователь культуры Джеймс Кинкейд, английские и французские философы эры романтизма сотворили образ Ребенка как существа, радикально отличного от взрослых, наделенного чистотой и «невинностью» - это неиспорченный «природный мальчик» Руссо, «чистый лист» («tabula rasa») Локка. Это существо, родившись вне Истории, подвергалось порче входом в нее: невинности ребенка угрожало уже то, что он рос в мире взрослых, что означало его приобщение к взрослому рационализму и политике. К концу девятнадцатого века представление о детской невинности стало таким, каким мы его знаем сегодня: дети оказались чисты уже не только от политического и социального тлена, но именно от сексуального знания и желаний. По горькой иронии, как раз тогда, когда особенно безжалостной стала экономическая эксплуатация детей, взрослые решили спасти их от секса.

Представление американцев европейского происхождения о переходе от допубертатного детства к взрослости также претерпело огромные метаморфозы. На протяжении почти всей писаной истории Европы в жизни человека существовал некий смутно обозначенный период, называемый юностью, который примерно совпадал с тем, что мы называем подростковым возрастом, но определялся социальными, а не биологическими критериями. В американских колониях, как и в их европейских метрополиях, молодые мужчины (не женщины) становились экономически самостоятельными постепенно, получая в свое распоряжение наследственное имущество и одновременно беря на себя семейные финансовые обязательства, а также политические права. Когда старшие члены семьи решали, что юноша готов содержать собственную семью, он женился, официально становясь взрослым.

Знания о сексе также приходили постепенно, и ни святость девичьей чести, ни запрет на добрачный секс не были универсальными. На Американском континенте колониального периода среди рабов из Западной Африки «брак освящал материнство, а не секс», и рабыня выходила замуж обычно за отца своего первого ребенка - то есть «пост-фактум». В Колонии Чесапикского залива из-за нехватки женщин и девочек они пользовались известной мерой сексуальной свободы и в то же время подвергались нещадной сексуальной эксплуатации. В Мэриленде девочки выходили замуж начиная с двенадцатилетнего возраста, но и внебрачный секс, как желаемый, так и нежеланный, был широко распространен: до 1750 года у каждой пятой служанки рождался внебрачный ребенок, часто в результате изнасилования, совершенного хозяином. Что касается пуритан, их реальная жизнь не всегда являла собой примеры несгибаемого морализма, синонимом которого стала их деноминация. Добрачный секс, хотя и был запрещен, мог быть искуплен браком, и каждая третья невеста Новой Англии шла к алтарю, уже будучи беременной.

В Европе же, в начале двадцатого века, когда королева Виктория лежала на смертном одре, идеализированный ребенок столкнулся с радикальным ниспровергателем идеалов: Фрейдом. Его «Толкование сновидений» постулировало существование в ребенке врожденного сексуального «инстинкта», который «вынашивается» эдиповыми страстями семейной жизни и в конце концов трансформируется во взрослое вожделение, честолюбие и творческое начало либо, если недостаточно «прорабатывается», в невротические страдания. Несколько лет спустя человек, впервые приведший Фрейда к американским берегам, определил (одновременно закрепив за ней стойко дьявольскую репутацию) стадию фрейдистского сексуального развития, главным барьером для которой было женское: перенос клиторального эротизма во влагалище. В огромном томе, озаглавленном «Adolescence» (англ. «юность», «подростковый возраст»), детский психолог Стэнли Холл впервые употребил это слово в значении «состояние превращения во взрослого» - и оно испытывало на прочность каждого, кто проходил через него. Подростковый возраст был «долгим причащением скалолаза, идущего на смерть» и напоминал не что иное, как сцены из фильмов об Индиане Джонсе, от которых волосы встают дыбом. «Поскольку его среда обитания постоянно усложняется, растет и опасность того, что в своем восхождении подросток может скатываться вниз, - писал он. - Новые опасности угрожают со всех сторон. Это самый критический этап жизни, ибо неспособность взбираться вверх почти всегда означает движение вниз, вырождение или падение». Самой страшной из этих опасностей было сексуальное желание.

Теория Фрейда о сексуальном бессознательном, которое постоянно «мутит воду», была его критикой рационализма эпохи Просвещения, но в то же время он поддерживал и определенную рациональность как путь к зрелости и социальному порядку. Приняв сексуальность как часть человеческих взаимоотношений на всех этапах жизни, Фрейд и Холл оказались не лучшими сынами викторианской эры. И все же они были сынами викторианской эры. Фрейд приучил людей к мысли, что детская сексуальность - это нормально, но в то же время убрал ее «с глаз долой», объявив, что большую часть допубертатной стадии она является «латентной». А Холл - даже более, чем Фрейд - изобразил «пробудившееся» подростковое вожделение как непременный источник страданий и бед.

И весь этот исторический опыт продолжает жить в нас: «духи времени» не вытесняют друг друга, как циклоны и антициклоны на компьютеризированной карте погоды. Мы все еще наделяем ребенка невинностью эры романтизма: вспомните «Дети приходят с небес» Джона Грея в окружении херувимчиков. Викторианский страх перед ядовитым знанием о мирской сексуальности все еще с нами; недавно он возродился с новой силой в виде демонического образа Интернета. Холловский образ подростковой сексуальности как «нормальной патологии» продолжает оказывать активное влияние на детскую психологию, педагогику и воспитание: что, как не он, проглядывает за «фактором риска» и «бушующими гормонами»?

Со времен Фрейда сексуальность детей и подростков официально считается «естественной» и «нормальной», только вот о значении этих слов мы все никак не можем договориться, а советы специалистов в книгах и статьях лишь подливают масла в огонь: «Не занимается ли ребенок сексом слишком рано, слишком много? Тот ли это секс, с тем ли человеком, с тем ли смыслом?» Дети и подростки продолжают жить каждый в своем историческом наследии: у одного предки были рабами из Африки, у другого - колонистами Чесапикского залива, у третьего - блудными, но прощенными пуританами. А современная семья не может отделаться от своего викторианско-фрейдистского наследия: от абсурдной задачи ввести ребенка в социальный мир сексуальности, одновременно защищая его от нее.

Подобно тому как покрытая угольной пылью и сажей, но в то же время сверкающая реальность жизни юных в городах эпохи промышленной революции девятнадцатого века столкнулась с тогдашней идеологией монашески-невинного детства, события двадцатого века разрывали детей и их сексуальность в двух направлениях одновременно. Начиная с направленных на защиту детей реформ Прогрессивной эры, закон и идеология возводили стену между детством и взрослостью кирпич за кирпичом. В то же время культурные, политические и экономические катаклизмы века непрерывно таранили эту стену, особенно в ее самом слабом месте - в точке перехода от детства ко взрослости, то есть в подростковом возрасте. Великая депрессия и Вторая мировая война заставили подростков стать к станку, покинуть дом, отправиться на фронт, поместив их таким образом в сексуально более раскрепощенную среду. В послевоенные годы автомобиль дал им подвижность; их родители, ставшие более обеспеченными, и экономический бум, давший возможность зарабатывать, снабдили их деньгами. А средства массовой информации дали им знания.

К концу двадцатого века традиционные вехи взрослости оказались в полном беспорядке. Брак теперь может следовать за обзаведением собственным домом, карьерой и кредитной историей; рождение ребенка может всему этому предшествовать. Двенадцатилетних принимают в колледжи; взрослые возвращаются в них, прожив полжизни; юные суррогатные матери вынашивают детей для женщин, решивших обзавестись потомством после климакса. Многие предпочитают жить вне брака и бездетными всю жизнь.

В нынешнюю эпоху «поздней современности», когда сюжеты из жизни более походят на постмодернистские «тексты», чем на романы девятнадцатого века, двух персонажей - Ребенка и Взрослого - становится все труднее отличить друг от друга. Оставаясь во многом полностью зависимыми от взрослых, дети по всему миру делят с нами труд и досуг во всех сферах жизни - в наемной рабочей силе и коммерции, в индустрии развлечений, в криминале, в войнах, в браке и в сексе.

Несмотря на то, что мы выделяем их в особую политическую категорию, в особую медицинскую и психологическую специализацию, в отдельные социальную субкультуру и рыночную нишу, дети двадцать первого века, возможно, отличаются от взрослых менее, чем когда-либо с века семнадцатого.


Вреден ли секс?

Ребенок порождает взрослого; взрослый - ребенка. Наша раздвоенность в отношении детей и нашей собственной роли в их жизни стара и глубока. «Христианство почитает своего бога как младенца в яслях, но в то же время христианская моральная традиция постулировала природную грешность детей», - пишет Марина Уорнер в своем замечательном эссе «Маленькие ангелы, маленькие чудовища».

Современные попытки защитить идеализированного ребенка, одновременно раздавив в нем грешника, с тем чтобы в результате получить приличного взрослого, своей фанатичностью и жестокостью напоминают китайский обычай бинтовать ножки девочек, с тем чтобы, когда они станут женщинами, их ножки оставались маленькими и красивыми. Нынешняя государственная политика в отношении несовершеннолетних и «консультации для родителей» балансируют между панической защитой детей и безжалостным наказанием детей. Как будто дети остаются беззащитно-невинными до некоей магической черты, переступив которую, мгновенно превращаются в неисправимых злодеев. Эта раздвоенность наиболее ярко проявляется в двух прямо противоположных тенденциях: продолжая повышать возраст согласия на секс, мы одновременно понижаем тот возраст, начиная с которого детей разрешено судить взрослым уголовным судом. И то, и другое мы делаем, само собой разумеется, «в лучших интересах» ребенка и общества.

Но что такое эти лучшие интересы ребенка? Политики и чиновники от медицины, пасторы и эксперты расходятся в вопросах практических стратегий и тактик обеспечения этих интересов, потому что среди американцев существуют огромные расхождения по фундаментальному вопросу: что такое хорошо, и что такое плохо вообще, не только для ребенка, а для каждого? Детство, как мы уже успели заметить, представляет собой историческое и культурное явление, что делает его и частью идеологии: это не только физический феномен, но и идея, сконструированная на каркасе моральных воззрений. Детство - вопрос истории, культуры и морали, как и секс. Следовательно, и вопросы детской сексуальности являются моральными вопросами.

Какие вопросы о детском и подростковом сексе занимают американцев более всего в последние два столетия? Прежде всего, «заниматься ли им сексом» и «когда заниматься». И каковы же ответы? «Нет» и «Позже», когда они женятся или выйдут замуж либо, как минимум, «созреют». Единодушная поддержка подросткового воздержания, о которой свидетельствуют результаты опросов, однако, маскирует значительные расхождения между респондентами: один и тот же ответ на вопрос анкеты может иметь под собой совершенно разные моральные основания. Большинство взрослых хотят уберечь молодых людей от душевных травм и возможных вредных последствий секса. Но одни из них исходят из того, что, по их мнению, его риски превосходят способность почти всех детей и подростков справляться с ними, а другие просто считают любой секс аморальным, если он происходит не между двумя совершеннолетними гетеросексуалами, состоящими друг с другом в законном браке.

Так или иначе, ли и когда - не те вопросы, которые исследует моя книга, за исключением значения американского помешательства на них и того, как они определяют наше понимание сексуальности и отношения к ней детей. Чтобы вы не считали мой подход каким-то странным или безответственным, напомню вам, что в Западной Европе эти вопросы также не считаются сколько-нибудь насущными. Сексуальное образование там основано на предположении, что, будучи подростком, человек переживает несколько сексуальных связей, а сексуальные игры, не доходящие до коитуса, начинает задолго до того (что и есть на самом деле) и что сексуальное выражение человеческих чувств - здоровая и счастливая часть взросления. Цель секспросвета эти страны видят в том (что вытекает и из их более спокойного отношения к сексуальности вообще), чтобы это сексуальное выражение было здоровым и счастливым, а достигают они этого путем привития детям и подросткам ценностей ответственности и обучения их технике безопасности и, да - удовольствия. Воздержание в европейских школах не ставится во главу угла, если вообще обсуждается.

Я не хочу сказать, что, стоит только взрослым прекратить подавлять несовершеннолетний секс, как в спальнях и на задних сиденьях автомобилей американских тинейджеров все станет тип-топ. Гомофобия и женоненавистничество не менее сильны в коридорах школ зажиточных пригородов, чем в офисе Джесси Хелмса (крайне консервативный сенатор - прим. перев.) или в студиях гангстерского рэпа; насилие, совершаемое подростками против своих сексуальных партнеров, цветет пышным цветом. Во многом из-за этой подростковой нетерпимости и бесчувствия многие подростки, особенно девушки, имеют опыт нежеланного или неприятного секса. Четыре миллиона подростков в год заражаются ЗППП, а половина из сорока тысяч новых ВИЧ-инфекций в год приходится на людей моложе 25 лет. И хотя общая смертность от СПИДа в США снижается, с 1993 года он является главной причиной смертей в возрастной группе от 25 до 44 лет. Секс среди американских подростков, как и секс среди американских взрослых, слишком часто не является ни равноправным, ни приятным, ни безопасным. Эта книга - изложение моей аргументации того, почему текущая психологическая, юридическая и педагогическая практика только усугубляет, а вовсе не облегчает это печальное положение вещей.

«Вредно для несовершеннолетних» утверждает, что секс сам по себе не вреден для несовершеннолетних. Истинный же источник вреда кроется в тех условиях, в которых некоторые дети и подростки занимаются сексом, в условиях, способствующих тому, что представители медицинских ведомств называют «нежелательными исходами», то есть, в первую очередь, нежелательной беременности и ЗППП, не говоря уже о том, что я также назвала бы нежелательным исходом: просто плохому сексу.

Вряд ли кого-то удивит, что это те же самые условия, которые способствуют и другим несчастьям детей. Некоторые из этих условий, как например отрицание или унижение женского и гомосексуального желания, могут по-разному выражаться в разных экономических классах и социальных средах, но встречаются везде. Другие являются результатом социального неравенства и дискриминации. Более 80 процентов девушек, ставших матерями в возрасте до 20 лет, происходят из бедных семей. Среди молодых людей, больных СПИДом, наблюдается огромная расовая диспропорция: хотя афро-американцы и латиноамериканцы составляют всего около четверти населения США, среди подростков мужского пола с этим диагнозом они составляют 56 процентов, а среди подростков женского пола - 82 процента. А из черных гомосексуальных мужчин в возрасте от 20 до 30 лет, проживающих в городах, почти треть заражены ВИЧ. Даже инцест высоко коррелирует с бедностью и неотделимым от нее семейным хаосом: вероятность того, что ребенок, чьи родители зарабатывают менее 15 тысяч долларов в год, подвергается сексуальному злоупотреблению в семье, в восемнадцать раз выше, чем для ребенка из семьи с годовым доходом более 30 тысяч долларов в год.

Именно эти несчастливые условия, а вовсе не желание физической близости, не детские порнографы, не аборты и даже не злобный вирус ВИЧ делают юных беззащитными перед опасностями, причиняют им вред. Бедные люди не менее моральны, чем богатые люди. Но бедность, как и секс, - явление, укорененное в моральных приоритетах, результат умышленной финансовой и социальной политики, препятствующей справедливому распределению здоровья, образования и богатства в богатой стране. Несправедливое распределение сексуального здоровья и счастья также является частым результатом этой политики.

Секс - вопрос морали. Но не в каком-то уникальном смысле этого слова и не в большей степени, чем многие другие аспекты человеческих взаимоотношений. Секс - это не какая-то отдельная категория жизни; его не следует рассматривать как отдельную категорию и в искусстве, в образовании, в политике, в коммерции, в вопросах душевных травм или, наоборот, эмоционального обогащения. Детский и подростковый секс может быть моральным или аморальным. Моральным или аморальным может быть и наше отношение к тем детям и подросткам, которые желают его и стремятся к удовлетворению своего желания.

«Вредно для несовершеннолетних» начинает с двух отрицаний: секс сам по себе не вреден для несовершеннолетних; и американская кампания по защите детей ни от чего детей не защищает. Наоборот, часто она им вредит.

Но моя книга имеет и позитивный смысл. Она исходит из посылки, что секс, то есть прикосновения, разговоры и фантазии, направленные на получение физического удовольствия, является ценной и критически важной частью взросления, с первых лет жизни ребенка и до взрослого возраста. Я даже осмелюсь утверждать, что ценность удовольствия вообще - истинно американская ценность. Согласитесь: страна, изобретшая рок-н-ролл и шоколадный кекс с орехами и двойной помадкой, - это страна, любящая удовольствия. «Жизнь, свобода и стремление к счастью» - наши отцы-основатели считали счастье настолько важной вещью, что сделали его одним из принципов американской системы. А в понятие счастья входит и сексуальное счастье. Даже христианские фундаменталисты, которые, казалось бы, только и думают о том, как бы всем «обломать кайф», произвели на свет обширную и богатую литературу сексуальных - или, как они их называют, супружеских - советов.

К лучшему это или к худшему, но американская культура придает огромное значение сексу - огромное. Но если от взрослых ожидают сексуального мастерства, основам этого мастерства следует обучать и детей. Если учителя хотят, чтобы им верили в вопросах сексуальной ответственности, они должны быть честными и в вопросах сексуального удовольствия. Если родители хотят, чтобы их дети были счастливы сегодня и завтра, их долг - и они должны исполнять этот долг с радостью - помочь своим детям научиться любить как должно, то есть с уважением к другим и к самим себе, искусно телом и душой, морально - как должен быть морален любовник, друг и гражданин.

Мы, взрослые, имеем моральный долг перед детьми: не только защищать их и учить безопасности, но и дать им право получать удовольствие.

Далее: Глава 1