Назад: Предисловие и Вступление  Вверх: оглавление
I

Вредная защита



1. Цензура

Сексуальные средства информации и двойственность знания

Понятия-близнецы «невинность» и «невежественность» суть носители двойной морали взрослых. Ребенок невежествен, если он не знает того, что взрослые хотят, чтобы он знал, и невинен, если не знает того, что взрослые не хотят, чтобы он знал.
Дженни Китцингер, «Дети, власть и борьба против сексуального злоупотребления»


На рубеже двадцать первого века Америку захлестнула цензура во имя защиты «детей» от «секса», причем оба понятия определяются весьма обширно. В 1990-х годах среди ее наиболее частых мишеней были роман Джуди Блюм о молодых взрослых «Дини», в котором девушка-тинейджер любит трогать свое «специальное место», а также классическая книга комиксов Мориса Сендака «На ночной кухне», потому что ее главный персонаж - мальчик лет пяти по имени Макс - снится самому себе обнаженным. Студентку-редактора ежегодника Университета Южной Луизианы уволили за то, что она опубликовала фотографию, на которой была изображена молодая женщина, кормящая молодого мужчину спагетти. Оба были без рубашек. Управление алкогольных напитков штата Нью-Йорк отказало в выдаче лицензии на продажу пива Bad Frog. Решение было мотивировано тем, что изображенный на упаковке мультяшный «лягух» с поднятым вверх средним пальцем и подписью «Амфибия с Позицией» «вреден для несовершеннолетних». Полу Зэлуму, ведущему детской научно-популярной телепередачи «Вселенная доктора Бикмана», продюсеры запретили отвечать на наиболее часто задаваемый зрителями вопрос: «Что такое пердеж?» Даже работникам сексуального образования запрещено говорить о сексе. Когда Роби Хэррис в 1996 году пришла на радиостанцию в Оклахоме, чтобы прорекламировать свою книгу «Это совершенно нормально: меняющиеся тела, взросление, секс и сексуальное здоровье», ведущий попросил ее, чтобы она не произносила «слово на С» вслух. С Хэррис взяли обязательство называть секс «птичками и пчелками».

Историк культуры Мишель Фуко когда-то заметил, что секс «полицируется» не молчанием, а бесконечными разговорами, «задействованием» все новых и новых «дискурсов» социального регулирования - психологии, медицины, педагогики. Но наша эпоха, в изобилии производя «регулирующие разговоры» «сверху», в то же время породила взрыв неофициальных, анархичных и гораздо более интригующих дискурсов «снизу». Когда сексуальная революция столкнулась с бумом информационных технологий, расцвел пышным цветом «медийный секс». В подтверждение этому мы стали собирать статистику: шесть целых шесть десятых «сексуальных инцидентов» в час в наиболее популярных мыльных операх (десять лет назад - вдвое меньше); четырнадцать тысяч упоминаний о сексе и намеков на него в год на телевидении в целом (когда Оззи и Хэрриет спали каждый в своей постели, почти ни одного не было); кинофильмы, наиболее популярные среди подростков, «содержат не менее пятнадцати сцен половых сношений в течение менее чем двух часов» (в «Унесенных ветром» была одна, за кадром).

Сексуальные образы множились, как грязное белье: не успеешь постирать и убрать, как появляется новое. На Таймс-сквер, чьи улицы превращены теперь в «благоприятный для семейных посещений» молл «Диснея-Уорнера», неоновые вывески ныне закрытых заведений пип-шоу были выставлены в качестве экспонатов своего рода «музея темного прошлого» на задворках туристического справочного бюро. Тем временем над головами увешанных камерами тургрупп из Айовы высились биллборды размером с полдома, на которых рекламировалось нижнее белье Кэлвина Кляйна с топорщащимися под ним пенисами, огромными, как бревна из гигантской секвойи.

В то время как остается все меньше возможностей разделять аудитории по признаку возраста, пола, имущественного положения или места проживания, мы все более привыкаем к глобальной капиталистической экономике, которая, несмотря на все наше неодобрительное цоканье языком по этому поводу, находит секс как нельзя более «продавабельным» и в которой дети и подростки служат как сексуальным товаром (ДжонБенэ Рэмзи, тайские дети-проститутки), так и потребителями сексуальных товаров (кукол Барби, Бритни Спирс). Все это породило кампанию с широкой политической поддержкой за возвращение к «скромности» (слово позаимствовано из статьи Агнес Репелье «Отмена скромности», Atlantic, март 1914 г. - прим. автора), особенно когда «речь идет о детях».

История опровергает представление, что мы сегодня живем в мире «сексуальных речей», но не жили, например, три века назад. В любой таверне шестнадцатого века ребенок мог услышать сколько угодно «грязных песен» и увидеть сколько угодно хватания за «неприличные места». И все же есть причина для беспокойства по поводу «нефильтрованного», безудержного мира сексуальных знаний последних десятилетий: картинки и слова обрели в наше время беспрецедентное культурное влияние. Наша экономика производит мало «настоящих», материальных изделий; почти все, что мы делаем, - оцифрованные идеи и средства для их распространения. По мере того как экономика сдвигается от Стального пояса к Кремниевой долине, граница между символическим и реальным стирается. Образ более не является копией вещи: он и есть сама вещь.

Никто не погружен в эту «гипермедийную» среду более, чем молодое поколение. Критик Рональд Джоунз, характеризуя двух молодых художников 1990-х годов, отличал их от теперь уже немолодых постмодернистов 1980-х, которые утверждали, что «то, как медиа представляют мир, является сконструированной фабрикацией». Молодые художники, писал критик, исходят из посылки, что «ненастоящесть - естественный ход жизни». В конце двадцатого века у четверти детей к пятилетнему возрасту уже был свой, персональный телевизор. Их было бесполезно упрашивать выйти на улицу и заняться «настоящей» жизнью. К чему играть в любительский бейсбол, если с виртуального круга питчера можно забить самому Сэмми Соса? Даже технологизированная сексуальная речь более не отражает секс; она сама - секс. Шерри Тёркл, занимающаяся социальным анализом компьютерных коммуникаций в Массачусетском технологическом институте, описывает «экранные» эротические взаимодействия, которые «сетяне» называют «сексиком»: «13-летняя сообщает мне, что сексуальными экспериментами она предпочитает заниматься в онлайне. Ее партнеры - обычно мальчики из ее школьного класса. При личной встрече, говорит, "они все время лапают". В онлайне же "приходится им разговаривать больше"».

«Где ты черпаешь информацию о сексе?» - спросил телеинтервьюер пятнадцатилетнюю из маленького захолустного городка. «У нас 882 канала», - ответила девушка.


«Слишком много знают»

От диалога в любом современном ситкоме и Элис Крэмден покраснела бы. Тем не менее «публичная сальность» существовала задолго до «Лета любви», и всегда были типпер горы и дэны куэйлы, готовые ее обличать. «Невозможно предотвратить все, что способно загрязнить воображение, - сетовал анонимный автор трактата «Онания, или Ужасный грех самоосквернения и все ужасающие его последствия, в обоих полах рассмотренные, etc.» - антимастурбационного бестселлера, опубликованного в Англии около 1700 года и вскоре экспортированного в Америку. - Собаки на улицах и быки в полях могут растревожить фантазию похоти, и возможно, что как мужеский, так и женский пол будет введен в соблазн сладострастия их собственною домашнею птицею».

В конце девятнадцатого века Энтони Комсток, глава Нью-йоркского общества подавления порока, терзался по поводу неисчислимых моральных «ловушек для юных», подстерегающих их прямо в их собственных буржуазных семействах, в грошовых романах, в «листках рассказов» и в самых обыкновенных газетных листках. Нью-йоркское общество за предотвращение жестокого обращения с детьми «внимательно следило за так называемыми городскими музеями», рекламы которых были, «словно магниты для любопытных детей». Как сообщалось в одном из отчетов Общества, просмотр спектакля, в котором демонстрировались «разврат, поножовщина, стрельба и кровопролитие», настолько травмировал десятилетнюю девочку, что та «бесцельно бродила вдоль Восьмой авеню, будто не в силах избавиться от ужасающих впечатлений, заполнивших ее юный разум».

В 1914 году уже Агнес Репелье, популярная консервативная эссеистка, клеймила издательскую и киноиндустрию, которая «зашибала деньгу» тем, что создавала поколение, гиперискушенное во грехе. «Источники познаний [детей] многообразны и поразительно откровенны», - писала она в «Атлантике». Репелье, возможно, была первой, кто предложил систему кинорейтингов, прося «власти» оградить детей «от всех зрелищ, в которых идет речь о проституции».

Разложение морали при подстрекательстве СМИ вновь стало новостью в 1934 году. «Только подумайте о мире [подростка], заполненном электрическими огнями, пикантными кинокартинами, автомобилями, скоростью, джазом и ночными клубами, литературой, отдающей порнографией, театром, представляющим проблемы извращений, множеством дешевых журналов с выдуманными историями о настоящей любви, растущими культами нудизма и "откровенных исповедей", воцарившейся экономической неопределенностью, - писал доктор Айра Уайль о «Сексуальных проблемах подросткового возраста» в журнале Американской ассоциации социальной гигиены. - Общество пребывает в состоянии непрерывного расплава», - полагал Уайль и обвинял феминизм, атеизм, науку и даже капитализм в моральном и сексуальном дрейфе молодежи. Знакомо?

Таким инвективам всегда противостоял реализм в духе «а что вы хотите», который артикулирует ту же печальную историю, но полагает ее исход неизбежным. В 1997 году один из руководителей компании «Уолт Дисней» объяснял, каким образом СМИ и перемены в американской семье создали искушенного ребенка, который создал СМИ, которые изменили семью, которая создала ребенка... и зверь гонялся за собственным хвостом все быстрее и быстрее, пока не превратилось в масло (и прогоркло). «Сегодняшние восьмилетние - это вчерашние двенадцатилетние. Они смотрят очень неоднозначные передачи по ТВ. Нету этой невинности детства во многих детях, а тут еще распад семей и насилие. Мы не можем относиться к детям, как будто они все живут в типовых домах 50-х годов и все счастливы. Это смешно».

Насчет искушенности - факты подтверждают его правоту. В опросе 3200 учеников начальных классов городских и пригородных школ в 1970-х годах (до MTV!) «наиболее продуктивные результаты были получены в ответ на просьбу рассказать, "почему детям нельзя смотреть фильмы с рейтингами R и X" или "что такого есть в фильмах с рейтингами R и X, что детям знать еще рано". Тут дети принялись с уверенностью рассказывать все, что они знали, но что знать им было не положено». Сэмюэл Джейнус и Барбара Бесс, психологи, проводившие исследование, заключили: «Из этого видно, что мир взрослых поставил в своей коллективной психике некоего внутреннего цензора, который не желает признавать, что дети растут и накапливают опыт. Избирательность восприятия может "замазывать" детскую сексуальность и полностью ее отрицать, но не устраняет [эту сексуальность]».


Любопытные

Несмотря на столетия цензуры, наше отношение к знанию совсем не однозначно. С одной стороны, Прометей был закован в цепи за то, что принес людям знание. Библия говорит нам, что будить любопытство - значит растлевать. Ева вожделела к запретному знанию; в этом, а не в сексе, состоял первый грех. Но мы также являемся и наследниками Просвещения, вот уже три века утверждающими, что знать - право человека, основа демократии и дар наших героев. Знание - защитник, исцелитель и освободитель.

В маленьких детях мы одобряем любопытство, и к середине двадцатого века детское любопытство по поводу частей тела и «откуда берутся дети» стало считаться нормальным и даже милым. На самом деле любопытство - это успокоительное объяснение тому, что иначе могло бы выглядеть, как стремление к телесному удовольствию. «С точки зрения ребенка, это исследование [тела] - примерно то же самое, что возиться с игрушками, чтобы понять, как они работают, или смотреть, как птички строят гнезда», - объясняет в колонке советов одного из женских журналов Тони Кавана Джонсон, самопровозглашенный эксперт по тому, что она называет детскими «проблемами трогания». Это объяснение прокатывает, когда наш маленький сынуля лезет ручкой в свои детские штанишки, но его гораздо труднее принять, когда он, совсем уже не маленький, расстегивает молнию своих фирменных джинсов взрослого размера; теперь это «рискованное поведение». Если в котенке любопытство умиляет, то кота, мы подозреваем, оно может и убить (английская пословица: «curiosity killed the cat» - «любопытство убило кошку (кота)»; ср. «любопытной Варваре на базаре нос оторвали» - прим. перев.).

Наш простейший и старейший страх по поводу того, как бы не выпустить наружу слишком много сексуальной информации, - что дети «попробуют это дома», как только им представится такая возможность, что это будет для них своего рода инструкцией или пропагандой, моделью сексуального познания.

Взаимоотношения между видением чего-либо и деланием чрезвычайно сложны, чтобы не сказать больше. С одной стороны, интуитивно понятно - и утверждается социальными науками, - что то, что человек узнаёт о сексе, влияет на то, что он делает и чувствует. «Тело имеет историю и социальный контекст, которые формируют смыслы и переживаемый опыт», - пишет социолог Массачусетского университета Дженис Ирвайн. Секс - феномен культуры. В Соединенных Штатах поцелуи - первый этап секса. В Бирме секс не включает в себя поцелуи, которые там считаются чем-то негигиеничным и вообще противным. Секс - феномен истории. Если эротические свойства шелка были известны еще несколько тысяч лет назад, то резиновый фетиш не мог возникнуть ранее 1823 года, когда была разработана первая технология производства резиновых листов. Даже идея о том, что люди имеют «сексуальные идентичности», возникла менее ста лет назад, как показал историк гомосексуальности Джонатан Кац. До того мужчина, вступающий в генитальные контакты с другим мужчиной, был просто мужчиной, вступающим в генитальные контакты; он не был какой-то особой разновидностью человека, «гомосексуалом». На секс оказывают свое влияние книги, картины, кинофильмы, телевидение, реклама и то, что говорят твои друзья. Сколько женщин в 1970-х годах учились получать оргазм, читая о том, как это делают другие женщины, в «Докладе Хайта о женской сексуальности»?

Однако узнать о сексуальном акте вовсе не означает перевести тумблер желания в положение «Вкл.» или тумблер тела в положение «Полный вперед». На самом деле реакции на образ или идею полностью зависят от пережитого опыта и усвоенных сценариев поведения. Для ребенка этот опыт может включать в себя случай инцестуального контакта, волнующий эпизод взаимной мастурбации с другим ребенком, детсадовский инструктаж о «хорошем прикосновении» и «плохом прикосновении», шутку, услышанную на игровой площадке. Взаимоотношения между узнаванием о сексе и деланием секса «более похожи на глобальную метеорологическую систему, чем на химическую реакцию, - поведал мне специалист по раннему детскому образованию Университета штата Гавайи Джозеф Тобин. - Для этого нам нужна математическая модель хаоса: одна причина может иметь разнообразные следствия или те следствия, которых мы не ожидаем».

Тем не менее темное подозрение о прямой связи между знанием и деланием с самого начала породило неразрешимую головоломку для работников сексуального образования, которая мучает их по сию пору: как сообщать детям и подросткам факты о сексе, не разжигая их похоть. Педагоги, как и родители, беспокоятся, что если правильные взрослые («мы») не сообщат детям правильные вещи о сексе (болезни и репродукция) правильным образом (клинически), то неправильные люди сообщат им неправильные вещи. Другими словами, сексуальное образование, как и законы о непристойности, основано на представлении, что можно отделить чистый секс от грязного секса.

В воспитательных целях чистый секс - это секс, происходящий в рамках постоянных, желательно юридически оформленных, гетеросексуальных отношений между совершеннолетними, имеющих своей целью продолжение рода; он включает в себя ответственный прекоитальный разговор, средства предохранения и посткоитальные объятия. Чистый секс - это нечто «научное». Маленьким детям его до сих пор часто объясняют, начиная рассказами о пестиках и тычинках (или о «миссис рыбе и мистере рыбе», как выразился ребенок в «Тетушке Мейм») и лишь затем осторожно переходя к теме «делания детей». (Эти «птички и пчелки» могут давать осечку, ведь дети все склонны понимать буквально. В 1980-х годах психолог Энн Бернштейн спросила четырехлетнего: «Что должна сделать тетя, чтобы у нее внутри начал расти ребенок?» Ребенок, который перед тем рассматривал книжки с картинками «о сексе для самых маленьких», начал так: «М-м... Сначала надо найти утку».) Старшим детям о сексе рассказывают анатомически корректным языком и показывают изображения таза в разрезе, на которых видны фаллопиевы трубы и семенные канатики, но не гениталии во плоти и волосах, как они обычно выглядят в жизни. Грязный секс - это все остальное: тот, что происходит в помещениях для прислуги, тот, о котором говорят на улице, в школьном дворе, пишут в «Письмах редактору» журнала «Пентхаус», показывают в сериале «Baywatch» и на сайте Hotbutts.com. Грязный секс приходит сам, без спросу, весь разукрашенный рекламой.

Однако попытки «очистить» секс - предприятие бесперспективное, примерно как сражения с ветряными мельницами. Прежде всего, чистый секс не привлекает внимание юных. «Когда в школе учат про секс, это тягомотина одна», - говорит старшеклассница корреспонденту CBS. «Это пенис, это вагина», - поясняет ее одноклассник. В то же время то, что мы считаем самыми возвышенными текстами и образами - Библия, или Шекспир, или древние индийские миниатюры - может быть грязным, как скотный двор. В «Пепле Анжелы» Фрэнк Маккорт вспоминает, как, будучи мальчиком, открыл душеспасительные страницы «Житий святых» Батлера и увидел «истории девственниц, мучеников [и] девственных мучениц ... хуже любого фильма ужасов в Лирик-синема». Антрополог Мэри Дуглас объясняет нам, что грязь - это «материя не на своем месте», но для ребенка, которому оно запрещено, любое сексуальное знание - «не на своем месте» и поэтому грязь. Спросите ребенка, завороженно разглядывающего в словаре только что обнаруженный тайничок слов, начинающихся на «penis-», - аккурат между «peninsulate» и «penitence», и она [ребенок] согласится с Дуглас: «Грязь - в глазах смотрящего». Покорный судьбе отец подвел итог всему этому, отвечая на анкету «Нью-Йорк таймс» о СМИ и детях: «Дети всегда будут хотеть смотреть то, что мы не хотим, чтобы они смотрели».

Они хотят это делать в том числе и потому, что мы не хотим, чтобы они это делали. Признаваясь во грехе юности - краже запретных плодов, блаженный Августин, один из отцов западной сексуальной тревожности, выразил это так: «Мое удовольствие было не в этих грушах. Оно было в самом преступлении».


Вред

Идея о том, что юные умы (а также женские умы и слабые умы) подвержены дурным мыслям, которые могут приводить к дурным поступкам, - фундамент всех законов о непристойности. В 1868 году английская антиклерикальная брошюра «Исповедальня без маски» была сочтена наказуемо непристойной, потому что ее текст мог «внушать умам молодежи обоего пола, и даже лицам в летах, мысли весьма нечистого и похотливого свойства». Юридическое определение непристойности «изменчиво», как пишет юрист Марджори Хайнс, специализирующаяся на вопросах Первой поправки к Конституции (устанавливающей принцип свободы слова - прим. перев.). «Веский» общественный интерес, требующийся, с точки зрения конституционного права, для ограничения свобод, установленных Первой поправкой, считается более веским, если предполагаемый адресат - несовершеннолетний. В случае взрослых, для того чтобы что-либо было признано непристойным, оно должно пройти трехкомпонентный «тест Миллера», названный так по делу «Миллер против штата Калифорния», рассматривавшемуся Верховным судом в 1973 году: оно должно быть «откровенно оскорбляющим» и апеллировать к «сладострастному интересу»; оно должно быть таковым в соответствии с местными «общинными стандартами» (так что книга, не вызывающая возражений в Калифорнии, может быть запрещена в Оклахоме); и оно должно быть лишено «серьезной юридической, художественной, политической или научной ценности». Эти три условия в совокупности установили намеренно высокую планку, в результате чего количество уголовных дел по обвинению в непристойности значительно сократилось. Стандарт «вредности для несовершеннолетних», установленный Верховным судом в 1968 году по делу «Гинзберг против штата Нью-Йорк», - это стандарт непристойности, применяемый к несовершеннолетним. Он требует соблюдения тех же условий, хотя и менее строго. Тем не менее как до «Миллера», так и после него суды поддерживают ограничения на доступ детей к широкой массе не дотягивающих до юридического определения непристойности, «не совсем порнографических», материалов, которые определяются как «неприличные» и, таким образом, потенциально вредные для несовершеннолетних. Как и в любом обвинении в непристойности, природа этого вреда - не физическая, и даже не измеримая каким-либо образом, а метафизическая: предполагаемая способность вызывать дурные мысли.

Развитие радио и телевидения поставило потенциальных цензоров перед гораздо более серьезным вызовом, чем книги и журналы. Не допускать попадания отдельных печатных изданий в руки несовершеннолетних читателей, вероятно, можно, просто помещая их в недоступные для них места в магазинах и киосках. Но радиоволну ведь не направишь только на приемники, доступные исключительно взрослым глазам и ушам, поэтому суды поддержали и продолжают поддерживать законы, ограничивающие время вещания передач с сексуальным содержанием или речью, считающейся «оскорбляющей», часами, когда дети (будь то дошкольники или старшеклассники), как считается, должны спать.

Когда Интернет сломал все барьеры как в пространстве, так и во времени, начали предприниматься попытки ввести карательные меры против авторов и распространителей «неприличного» вообще, если несовершеннолетние в принципе могли получить к нему доступ. В 1995 году в рамках большого пакета телекоммуникационного законодательства Конгресс принял Закон и приличии в коммуникациях (CDA), который предусматривал 250 тысяч долларов штрафа или два года тюрьмы для каждого, кто мог «демонстрировать» в Интернете материалы, сочтенные «неприличными, развратными, сладострастными или грязными», таким образом, что юные пользователи Сети могли их увидеть.

В 1997 году Верховный суд США, рассматривая дело «Рино против ACLU», объявил CDA неконституционным, обосновывая это тем, что Интернет более похож на телефонную сеть, нежели на телеканал: он слишком обширен, и в то же время значительная его часть слишком приватна, чтобы его «полицировать». Чтобы дети были «в безопасности», пришлось бы привести миллионы передаваемых ежедневно сообщений и, по тогдашним оценкам, 320 миллионов веб-страниц к стандартам речи, принятым в детской телепередаче «Mr. Rogers' Neighborhood», что, как выразился бывший член Верховного суда Феликс Франкфуртер на заседании по другому делу, было бы все равно что «сжечь дом, чтобы изжарить поросенка». Консерваторы получили мощный удар, однако не сдались. Во многих штатах продолжали выдвигаться законодательные инициативы, направленные на ограничение доступа несовершеннолетних ко всему, к чему только возможно, начиная от веб-сайтов и заканчивая рок-концертами, но их авторы вместо слова «неприличное» стали использовать лучше определенное, хотя и тоже туманное, выражение «вредное для несовершеннолетних».

В 1998 году Конгресс 105-го созыва принял Закон о защите детей в онлайне (COPA), который по своей сути был аналогичен CDA, но отличался от него более узкой направленностью, регулируя лишь коммерческие «сайты для взрослых», требуя от них принимать меры, направленные на недопущение доступа несовершеннолетних, как например проверки номера кредитной карты. В соответствии с COPA, как и в соответствии с CDA, любой местный прокурор в любом штате мог предъявить обвинение владельцу сайта, находящегося в любом другом месте. В качестве меры наказания были предусмотрены штрафы в размере до 150 тысяч долларов за один день нарушения и до шести месяцев тюрьмы. В 1999 году, отдавая приказ о приостановлении действия COPA, судья федерального суда Филадельфийского округа Лоуэлл Рид выдвинул освященное веками возражение, что этот закон «производит охлаждающий эффект» на взрослую свободу слова, добавив к этому то, что порождено новыми технологиями: сайт в принципе не может верифицировать возраст своего посетителя, в результате чего его владелец может оказаться нарушителем закона, сам того не желая.

Правительство подало апелляцию, и, когда в июне 2000 года федеральный суд Третьего округа подтвердил первоначальный судебный приказ о приостановлении действия закона, его постановление пошло дальше постановления суда первой инстанции, нанося по самому фундаменту законов о непристойности в целом новый и потенциально более сотрясающий удар. Обеспокоенный тем, что прокурор какого-нибудь мелкого городишки в Луизиане может попытаться закрыть сайт в Сан-Франциско, то есть, по сути, низвести уровень свободы слова всей Калифорнии до уровня самого консервативного американского захолустья, судья Леонард Гарт заявил, что само понятие «общинных стандартов» утратило всякий смысл в век глобальных коммуникаций между людьми самых разных культур и моральных систем.

Свидетельства того, что сексуально откровенные образы или слова приносят детям вред, не убедительны - да их попросту нет. В 1970 году правительственная Комиссия по непристойности и порнографии («Комиссия Локхарта») не обнаружила никакой связи между просмотром взрослыми порнографии и их плохим поведением и порекомендовала отменить законодательные ограничения на эротику. Члены Комиссии не только не нашли подтверждений того, что просмотр эротики приносит вред детям, но, более того, высказали мысль, что он может «облегчить столь необходимый диалог между родителем и ребенком о сексуальных вопросах». В 1985 году Комиссия по порнографии под председательством рейгановского генерального прокурора Эдвина Миса («Комиссия Миса»), назначенная специально для того, чтобы опровергнуть выводы 1970 года, также не смогла установить никаких фактических зависимостей между сексуально откровенными материалами и антиобщественным поведением. На самом деле, как показывают исследования, верно ровно обратное. Собеседования с лицами, совершившими сексуальные преступления, в том числе против детей, выявили, что будущие насильники обычно смотрят в детстве меньше порнографии, чем прочие дети; а если и смотрят, то начинают это делать не раньше других детей. По данным Джона Мани из Университета Джонса Хопкинса, одного из авторитетнейших в мире специалистов по сексуальным отклонениям, «большинство пациентов с парафилиями (отклоняющимися сексуальными фантазиями и поведением - прим. автора) сообщают о себе, что их воспитывали в строгом антисексуальном духе, что их родители о сексе никогда не упоминали либо активно подавляли и хулили его».

Впрочем, эти данные были, что называется, политически нерелевантны (безразличны). Хайнс, которая ранее возглавляла проект ACLU (American Civil Liberties Union - Американский союз гражданских свобод - прим. перев.) «Цензура в искусствах», пришла к выводу, что соответствующие законы регулярно принимались и поддерживались судами без какого-либо исследования каких бы то ни было свидетельств. Моральная «житейская мудрость» того, чтобы «укрывать» несовершеннолетних от сексуальных материалов, считается самоочевидной. Вопреки собственным выводам об обратном и несмотря на исторический момент, в который она заседала - на пике сексуальной революции, даже состоявшая преимущественно из либералов Комиссия Локхарта подчинилась общественным настроениям и воздержалась от того, чтобы рекомендовать снятие ограничений на доступ несовершеннолетних к сексуальным материалам.

К тому времени, когда собралась на свое первое заседание Комиссия Миса, вред несовершеннолетним от грязных картинок и, таким образом, добродетель того, чтобы держать их от них подальше, были еще «очевиднее». Правые переживали свой звездный час, а «охвостье» феминистской фракции «избрало» порнографию не только причиной сексуального насилия над женщинами, но и объявило, что порнография сама по себе есть форма насилия. Комиссию возглавлял консервативный генпрокурор Эдвин Мис, а состояла она, главным образом, из проповедников-фундаменталистов, прокуроров-республиканцев, «полицейских нравов» и активисток антипорнографического движения. И, хотя львиная доля свидетельств, представленных Комиссии, касалась взрослых потребителей «материалов для взрослых» (и в которых она не смогла найти никаких убедительных доказательств вреда), свои рекомендации ограничить такие материалы она «приспособила» к народным страхам по поводу детей: «Дети узнают из этих материалов, что секс - это нечто публичное, коммерческое и что секс можно "расторгать" с любой степенью привязанности, любви, верности и брака, - гласил отчет Комиссии, - для нас это совершенно неверное послание в самое неподходящее время».

Комиссия Миса придала новую «легитимность» идее, что порнография причиняет вред, особенно детям, и с тех пор эта идея стала давать обильные всходы, перетекая в подозрение, что предоставление детям любой откровенной информации о сексе может их травмировать. В последние годы, выбирая своими мишенями то обнаженные фотографии в музейных экспозициях, то видеокассеты о контрацептивах, то (как выразился один флоридский пастор) «сатанинского» пурпурного динозавра Барни, сторонники цензуры рекламируют почти каждую свою атаку на свободу слова как попытку защитить детей. Критики же подозревают, что «повестка дня» правых радикально консервативна: полностью вычистить из публичного пространства все, что имеет хоть какое-нибудь отношение к сексуальности. Художники и защитники гражданских свобод сопротивляются, однако то, что когда-то считалось спорным, стало нынче «здравым смыслом». Начиная с 1990-х годов все коммерческие производители помещают перед программами, содержащими сексуальные слова или образы, предупреждение «ВРЕДНО ДЛЯ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ», а американские музеи и художественные выставки - что было немыслимо еще десять лет назад, а в Европе и до сих пор воспринимается как анекдот - регулярно вывешивают аналогичные предупреждения о том, что представленные экспонаты могут быть для детей «неподходящими». Во многих из этих экспозиций вся «крамола» заключается в обыкновенных картинах или скульптурах, сделанных с обнаженной натуры. И, как мы увидим в следующей главе, самым крамольным объектом изображения являются обнаженные тела самих детей.

История одной программы сексуального образования демонстрирует эту перемену в отношении к вопросу, произошедшую в последнюю треть столетия. Примерно в то время, когда заседала Комиссия Локхарта, Унитаристско-универсалистская церковь США (отличается тем, что не верит в догмат Троицы и верит в загробное спасение всех людей, в т.ч. грешников; одна из первых стала венчать однополые пары - прим. перев.) разработала программу сексуального образования под названием «О твоей сексуальности», предназначенную для паствы доподросткового и подросткового возраста. На некоторых лекциях этой программы демонстрировались диафильмы с натуралистичными, откровенными рисунками людей, занимающихся разными видами сексуальной активности, от мастурбации до целующихся мужчин. Десятилетиями эта программа получала хвалебные отзывы и благодарности - без всяких возражений - от родителей-членов церкви, которая придерживается либеральных политических взглядов. Выпускники программы с радостью приводили на нее собственных детей.

И вот, в 1997 году двое родителей из города Конкорд, штат Массачусетс, заявили свой протест. Кто-то сообщил праволибертарному комментатору CBS Брайенту Гамблу, который ринулся на место событий, чтобы разоблачить шокирующую правду. «Угадайте, кто показывает сексуально откровенные фильмы детям? Церковь!» - гремели титры на заставке перед телесюжетом. Одна из оскорбленных матерей была показана в слезах, а «эксперт» по «злоупотреблению детьми» произнес с расстановкой и модуляциями в голосе: «Это может вызвать у некоторых детей тревогу - даже причинить им вред» (как сообщают источники в Массачусетсе, это тот самый «эксперт», который лжесвидетельствовал против работников детских садов, обвиненных в «сатанистском ритуальном сексуальном использовании детей» - прим. автора). Передача завершалась опросом зрителей, в котором 74 процента позвонивших проголосовали за вариант «Подросткам никогда нельзя показывать натуралистичные визуальные образы секса в рамках полового просвещения».

Вскоре после этого церковь утвердила новую программу сексуального образования «Вся наша жизнь», которую она начала разрабатывать несколькими годами ранее. По словам директора образовательных программ церкви Джудит Фредиани, новая программа не более консервативна, чем «О твоей сексуальности», а, на самом деле, «гораздо более инклюзивна и проактивна» в своем «позитивном послании о сексуальности». Например, в параграфе о гендере и сексуальной идентичности подробно и «сочувственно» обсуждается транссексуальность, а вопрос воздержания, хотя и рассматривается также достаточно подробно, тем не менее «мы не говорим [детям и подросткам], какое решение им принимать» насчет их собственной сексуальной активности, говорит Фредиани. «Мы даже не считаем себя вправе им говорить». И все же откровенные визуальные материалы (диафильмы для младших старшеклассников и видео с неподвижными изображениями сексуальной активности для старшеклассников) были убраны из новой программы и «перепакованы» вместе с унитаристскими религиозными наставлениями в виде факультативного приложения под названием «Сексуальность и наша вера». Оно продается только унитаристско-универсалистским конгрегациям, преподавать его имеют право только специально обученные педагоги, а присутствовать на занятиях по нему могут только те дети, чьи родители заранее просмотрели визуальные материалы и дали свое письменное согласие.

Стали ли сексуально откровенные образы вдруг ни с того ни с сего более опасны? Новая компоновка «более надежно помещает наши материалы под защиту Первой поправки, - говорит Фредиани, - а наши конгрегации немного лучше защищены в своем окружении, особенно в более консервативном окружении Библейского пояса» (территория на Юге и Среднем Западе США с преобладанием приверженцев протестантского фундаментализма - прим. перев.). Стали ли картинки вдруг ни с того ни с сего вреднее для несовершеннолетних? Как мы уже успели увидеть, текущая «общепринятая мудрость» утверждает именно это, и, как говорит Фредиани, даже либеральные унитаристы-универсалисты не изолированы от популярных убеждений: «Как и все остальные, наши люди более осторожны, более консервативны». Когда ее комитет писал программу, он спрашивал мнения многих родителей, преподавателей и экспертов по развитию детей. Из последней группы, по ее словам, «никто не сказал, что [картинки] полезны, или необходимы, или даже просто подходящи. Правда в том, что у нас нет данных, чтобы продемонстрировать их ценность, или даже просто безвредность, кроме отдельных наблюдений». Тем не менее из отдельных наблюдений складывается картина. После того как тридцать лет подряд дети и подростки проходили через программу «О твоей сексуальности», образовав достаточный пул субъектов, с точки зрения любого исследователя, в психологической литературе нет ни единого упоминания о непропорционально большой доле унитаристов среди лиц с сексуальными отклонениями.


Фильтрация

Когда Верховный суд США отверг Закон о приличии в коммуникациях (CDA), поборники гражданских свобод вздохнули с облегчением по поводу прав взрослых, гарантированных Первой поправкой, и поднялись «всем миром», вместе с журналами для родителей и киберколумнистами, чтобы поддержать «шеренгу» новых компьютерных программ, призванных встать у пограничных застав, дабы «отфильтровывать» грязь, которую мутные воды Сети несут на наших детей. Эти программы носили названия, символизирующие заботу («Сетевая Няня», «Киберситтер») и защиту («Киберпатруль»). Билль о телекоммуникациях, к которому CDA должен был стать дополнением, впервые предусматривал также внедрение так называемого V-чипа - устройства, встраиваемого в телевизор, которое могло бы «отсеивать» передачи по рейтингам в соответствии с содержанием в них секса, непристойностей, насилия и т.п. Примерно в то же время в «Нью-Йоркере» была напечатана карикатура, на которой некая компьютерщица говорила своему коллеге: «У меня есть мысль, как встроить V-чип прямо в детей».

Шутка намекала на то, что облегчение было преждевременным. Конечно, родители могут как-то влиять на то, какие фильмы их дети смотрят, какие книги читают, какие сайты посещают. Но они не могут отфильтровать весь «грязный» секс, как бы они того ни хотели. И технология была не способна решить эту проблему, какой бы умной ее ни сделали программисты. Во-первых, компьютерно продвинутые дети каждый раз оказывались умнее. Один предприимчивый двенадцатилетний отличник запрограммировал компьютер так, чтобы тот записывал нажатия клавиш, при помощи которых отец мальчика устанавливал фильтр, что позволило ему отключать фильтр, скачивать порнографию и продавать ее приятелям.

Кроме того, технология оказалась не более разборчивой, чем сенатор-демократ Джеймс Эксон от штата Небраска, который спонсировал CDA. «Киберситтер» мог отличить грязное слово «penis» от чистого не лучше, чем это мог сделать человек. Поэтому и программы, и люди, нанятые для того, чтобы прочесывать списки веб-сайтов в поисках потенциальных нарушителей, считали, что «лучше перебдеть, чем недобдеть». «Америка Онлайн» блокировала слово «грудь», пока раковые больные не пожаловались, что не могут попасть на сайты своих групп поддержки и информационно-медицинские сайты. В сверхсекретном списке «Киберпатруля» в качестве запретных значились сайты организации «Планирование семьи», феминистские, молодежные и гейские сайты, сайты, посвященные вопросам свободы слова и Второй поправки к Конституции (о праве на владение оружием - прим. перев.), а также такого рода «насильственная» информация, которую город Хиросима предоставлял о своем мирном мемориале (посвященном последствиям ядерной бомбардировки - прим. перев.). «Киберситтер» заблокировал сайт Национальной женской организации. Поэтесса Энн Секстон и ярмарка графства Сассекс блокировались всеми программами подряд из-за написания имен собственных, как и христианские сайты, предлагавшие видео на тему сексуальности. Даже якобы более чувствительная система PICS - программное обеспечение, использующее систему рейтингов и рекомендованное для школ и публичных библиотек, как и для дома - могла сделать «мир исследований [ребенка] более узким, чем даже его школьная библиотека, - указывает Марджори Хайнс, - потому что в Энциклопедии Британника есть статья о контрацепции», которая для PICS означала эквивалент рейтинга R или X. Тем не менее к 1999 году почти на трети домашних компьютеров была установлена та или иная система фильтрации. А в декабре 2000 года, незамеченный во время долгой эпопеи пересчета голосов после президентских выборов, Билл Клинтон подписал Закон о защите детей в Интернете (CIPA), требующий от публичных библиотек установить фильтры на свои компьютеры или потерять федеральное финансирование; Джордж Буш, сменив его на посту президента, подтвердил свою приверженность цензуре в Интернете. На момент написания данной книги Американская библиотечная ассоциация и ACLU подали иски в суды, требуя признать CIPA неконституционным.

Противники государственного регулирования Сети обычно настаивают на том, что не государство, а родители должны решать, что видеть и читать их детям. Однако есть взрослые, которые считают, что дети могут принимать самостоятельные решения. В журнале «Wired» журналист Джон Кац написал, что, приняв технологических «заменителей» государственной цензуры, предусмотренной CDA, либералы продали свободу слова своих детей. Кац говорит, что ему и его жене не безразлична безопасность их четырнадцатилетней дочери, но что они также обучили ее сетевой грамотности и внушили ей моральный разум, иначе называемый совестью. В двух словах, они ей доверяют. Так что девочка путешествует по Сети без надзирателей, а то, что встречает в ней, обсуждает так же, как обсуждает просмотренные фильмы или события в школе. Что делать в случае неприятной или угрожающей ситуации, ее обучили еще в дошкольном возрасте: этот тактический прием называется «пользуйся языком». Для «интернетных подонков», говорит Кац, самая подходящая фраза: «Проваливай».


«Слишком рано»

Трудно сказать, чему детей «учит» порнография или любые другие сексуальные образы или слова, которые они встречают в СМИ. Тем не менее показания, заслушанные Комиссией Локхарта, говорят о том, что многие сексологи полагают, что сексуальная информация, поступающая до того, как человек становится способен ее понять, либо наводит скуку, либо «проходит мимо», либо, возможно, вызывает отвращение, но не вредит. Мать десятилетнего мальчика из Нью-Джерси рассказала мне, как ее сынишка спросил ее ни с того ни с сего, что такое «rim job». Когда она ответила ему недвусмысленно, объясняя все как есть, «он посмотрел на меня, типа, "ты шутишь?", потом сказал "ох", вылез из машины и пошел играть в футбол. Он, кажется, был в полном порядке после этого».

Подобно дочери Каца, ребенок, которому взрослые позволили пролистать заветную «контрабанду» и предложили совет и помощь, может быть способен критиковать или даже отвергать сексуальные образы, к которым он не готов. Крэйг Лонг, отец мальчика, с которым (отцом) я познакомилась в Чикаго, вел со своим сыном Генри откровенный и непрекращающийся диалог о сексе с самого раннего возраста. На свой одиннадцатый день рождения мальчик робко попросил подарить ему журнал «Плейбой». Обсудив вопрос с матерью Генри, Крэйг дал ему журнал, сопроводив подарок маленькой лекцией. «Я сказал ему, что реальные женщины не выглядят, как модели "Плейбоя", и обычно не распластаны для немедленного употребления». Несколько недель спустя Крэйг справился у сына о результатах. «Ну как, посмотрел журнал?» «Хмм, не особо». «Понравилось?» «Хмм, не особо». «Почему?» «Не знаю, па, - в конце концов ответил мальчик, - наверно, я слишком мал для всего этого».

Учитывая постепенную и идиосинкратическую природу созревания детей, отсчет времени в сексуальном образовании, вероятно, более напоминает солнечные часы, нежели олимпийский секундомер. Тем не менее отсчет времени, или «соответствие возрасту», обычно представляют как вопрос крайне чувствительный, просчеты в котором чреваты серьезнейшими, возможно, необратимыми последствиями. «Хотя секретность способствует опасному невежеству, слишком большая открытость может включить то, что предназначено оставаться выключенным до более позднего времени», - зловеще предупреждает своих читателей специалист по воспитанию детей Пенелопа Лич в книге «Redbook».

В 1990-х годах озабоченность проблемой отсчета времени привела к созданию двух стратегий ограничения. Производители кинофильмов, а позже и их коллеги на телевидении, поделили несовершеннолетнюю публику на точно определенные возрастные категории: этот фильм подходит для тринадцатилетних, но не для двенадцатилетних, тот - для семнадцатилетних в сопровождении взрослых (которым может быть восемнадцать), но не без сопровождения. Закон о приличии в коммуникациях взял другой курс: в нем понятие «несовершеннолетний» охватывало территорию, обширную, как Сибирь. С точки зрения этого закона, изображение пениса, входящего в вагину, травмировало семнадцатилетнего сексуально активного ученика выпускного класса точно так же, как трехлетнего дошкольника, с трудом выговаривающего слово «багина».

Все эти классификации обнажают глубокую тревогу по поводу того, что есть детство, и по поводу все убывающей возможности отделять мальчиков и девочек от мужчин и женщин. Либеральный педагог Нил Постман определил как момент «исчезновения детства» изобретение телеграфа в середине девятнадцатого века, которое со временем привело к расцвету СМИ, в результате чего люди всех возрастов узнали все сексуальные секреты. «А без секретов, - писал он, - детства не существует». Хотя основано оно было на географии, а не на возрасте, постановление судьи Гарта против Закона о защите детей в онлайне в 2000 году намекало на что-то подобное и в отношении возраста. Суды издавна определяли, какие кирпичи в стене, возведенной законом между несовершеннолетними и взрослым сексуальным миром, неоправданно ограничивали (бы) передвижения взрослых. Теперь судья, похоже на то, признал, что стена безвозвратно разрушена, а разрушившие ее вандалы - не порнографы и не сетевые педофилы, а сама технология. Точно так же, как глобальный капитализм и современные методы ведения войны диктуют участие многих детей мира в занятиях, долгое время считавшихся исключительно взрослыми - в коммерции и в криминале, в рождении и воспитании детей, в боевых действиях, современные СМИ дают даже «укрытым» детям знания об этих в прошлом взрослых сферах. Десятилетние в двадцать первом веке знают о процентных ставках и IPO .com'ов, о полицейской жестокости и озоновой дыре. И они знают о взрослой сексуальности, от абортов до садомазохизма.

Маловероятно, что концентрация информации или секса в воздухе уменьшится. Никакие законы, ни фильтры, ни бдительные родители не смогут отслеживать каждую страницу и каждый пиксель, проходящие перед глазами ребенка, начиная с возраста старше лет двух. В изысканном подростковом тоне саркастической жалости ученица восьмого класса средней школы Лора Мегиверн обратилась к родителям, которые вообразили себе, что должны и могут «защищать» своих детей подобным образом. «У меня есть что-то другое, что, возможно, вас заинтересует, - писала она в своей местной вермонтской газете. - Шкаф с замком» - куда детей положить и запереть.

Взрослые, возможно, имеют больше влияния на то, какую информацию потребляют их дети, чем думает Лора. Но она права в том, что цензура не есть защита. Наоборот, для того чтобы дети имели равный шанс на выживание в сексуальном мире, взрослым следует наполнить его точной, реалистичной информацией и обильными, разнообразными образами и историями любви и секса.

Далее: Глава 2